Полное и окончательное безобразие. Мемуары. Эссе - Алексей Глебович Смирнов (фон Раух)
87
На чем Корина подловил Генрих Ягода и завербовал его, я не знаю. Ягода жил с невесткой Горького, с нею жил и сам Горький, будучи снохачем. Сын Горького особенно не возражал, но его все равно умертвили люди Ягоды. Потом они же умертвили и самого Горького. А Корин выжил, став агентом Лубянки. Даниил Андреев рассказывал моему отцу, как он попал к Горькому в реквизированный особняк Рябушинского после его возвращения из Италии. Горький когда-то немного ухаживал за матерью Даниила, которую ласково называл «дамой Шурой». С Леонидом Андреевым Горький дружил, публично заявляя, что он — его единственный друг. Горький встретил сына своего друга враждебно и настороженно, явно его опасаясь. Кругом было полно чекистов, и Андреев назвал дом Горького «чекистским обезьянником». Поняв, что на Никитской опасно, Андреев, по совету Строгановой, перестал там бывать. От врачей Строганова знала, что Горькому давали в кислородных подушках газ фосген, отчего его труп был синим.
88
Третьим поручителем за Нестерова был академик архитектуры Алексей Викторович Щусев, тоже плотно связанный с Лубянкой. Он проектировал Мавзолей Ленина и был вхож к Кремлевским владыкам.
89
Так же были окружены и толстовец Чертков, и анархист князь Кропоткин, и писатели Телешев и Вересаев. Их Лубянка держала как «живцов», они были нужны им живые.
90
О последней службе в Успенском соборе Кремля перед его закрытием.
91
Искусствовед Эфрос, увидев этот портрет на выставке, воскликнул: «Этот поп может ударить меня по голове, я его боюсь!» Это он сказал при моем отце, на первой выставке этих портретов, в дни выборов Сергия в Патриархи, в конце войны. Жена Корина играла на фисгармонии, пела канты — знакомые звали ее монашкой, и она тоже, вместе с мужем, стучала на Лубянку. К ним в гости Лубянка направляла различных религиозных деятелей, заехавших в СССР, в частности, настоятеля Лондонского Кентерберийского собора Хюльета Джонсона, который умилялся, что в СССР есть религиозные интеллигенты, слушал музицирование и песнопения супруги и смотрел полотна хозяина. Мастерскую Корина строили по указанию Горького люди Генриха Ягоды. Это была ударная лубянская стройка. Когда-то это был заводик, который перестроили под мастерскую.
92
Перед концом советской власти, при Андропове, в Москве было 700 тысяч осведомителей. А сколько их было при Ежове и Берии? Не счесть алмазов подлости в каменных московских джунглях.
93
Катакомбников НКВД трактовало как антисоветскую религиозную организацию.
94
Среди них я помню художника Зверева, высокого, бравого, красивого мужчину с усиками. Он помогал Корину писать портреты советских военачальников и сам написал картину, где как идолы стояли генералы в орденах.
95
После Симанского остался сейф с драгоценностями и завещанием. Патриарх Пимен захватил этот сейф и не раздал завещанные ценности. Была грязная история, получившая огласку. До Остаповых так же нагло залечили сергиан-ского Митрополита Николая Ярушевича, насильно увезя его в кремлевскую больницу, откуда выдали его тело без внутренностей. Митрополит дрался, и его «санитары» вытащили в окно. Симанский горько плакал над телом друга. Это мне рассказывал очевидец, сам читавший над телом убитого. Вообще, все, что связано с Московской Патриархией, — одна сплошная уголовщина. Все государство, созданное большевиками и продолжающееся по сей день — это огромное зверское бандитство над поруганной и изнасилованной страной. И как часть большевистского бандитизма, Московская Патриархия ничем не отличается от всего остального — грабежи, доносы, убийства, разврат. Алексея Симанского я однажды видел вблизи — размытый, чистый, пахнущий одеколоном аристократ с холодным умным взглядом, похожий на старика-сенатора. Реликтовая, но очень подлая личность, решившая выжить любой ценою. Киселева познакомилась через Шпиллера с родными Симанского, приехавшими из Франции и решившими было навсегда остаться в СССР. Симанский отговорил их это делать, дал им много денег и объяснил им, что даже его уборщица служит в полиции и на него доносит. Родные в ужасе уехали во Францию и больше не ездили к дяде. И еще Симанский сказал на прощание приехавшим, что всю его родню после его смерти отравят, и был в этом прав.
96
Симанский вообще вел свой дневник по-французски и думал тоже. Это рассказывала Киселева, так как для Симанского нашли даму, печатавшую ему по-французски.
97
Такая ситуация была мне знакома по семье моей бабушки, дочери митрофорного протоиерея-миссионера. Он, овдовев, воспитывал семь свои детей и семь осиротевших детей своего рано умершего брата, тоже священника. Некоторые из этих воспитанников стали монахинями, а другие монашествовали в миру, подвизаясь в просвещении и медицине. Моя воспитательница, земский врач тетя Надя, хорошо знала Величко как врача и пользовалась его советами еще до революции, и была довольна, что я к нему хожу.
98
Потом пригнали рабочих, приехал грузовик и все белокаменные надгробия (их было много) куда-то увезли.
99
У Величко в кабинете виСел подцвеченный акварелью рисунок Витберга с изображением Воробьевых гор и туманным силуэтом первого непостроенного Храма Христа. Величко и его гости много говорили о масонстве и самого Витберга, и Александра I, и его убитого отца Павла I, и о судьбе снесенного То-новского храма, который прокляла игуменья снесенного монастыря, бывшего на его месте. Величко вспоминал, как Храм Христа был кафедралом обновленцев и как они там дрались в алтаре, деля деньги. Это место нечисто и еще долго будет нечисто, говорил он.
100
Среди них я помню дворянина Дурново и бывшего гусара, несколько помешанного, моловшего чепуху о дореволюционных петербургских актрисах.
101
В молодости, в германскую войну, он был прапорщиком военного времени, а в советское время служил страховым агентом. Отец его был
