Дэвид Шилдс - Сэлинджер

Сэлинджер был самым замкнутым, скрытным человеком из всех, кого я когда-либо знал. Он словно жил в каком-то подземелье, склепе, в котором держал и все свои чувства, и он выжимал чуть больше интереса и привязанности из кого-нибудь, но, по большей части, все это было заперто в склепе.

Шейн Салерно: Через неделю после капитуляции Германии 7 мая 1945 года Сэлинджер написал Элизабет Мюррей: «Большая часть написанного мною не будет опубликована в течение жизни нескольких поколений». Сэлинджер говорил Маргарет, что для него писательство и просвещение – синонимы. Всю свою жизни он уделил написанию одного великого произведения.

Дэвид Шилдс: Лучшее произведение Сэлинджера нехорошо. Его нельзя назвать очень хорошим. Или великим. Или совершенным. Впрочем, определение «совершенное» – необязательно наивысшая похвала. «Рыбка-бананка», «Эсме», «Над пропастью во ржи», «Фрэнни», «Выше стропила, плотники» – в этих произведениях нет воздуха. В них царит клаустрофобия, в них читателю нечем дышать. Произведение совершенно потому, что оно должно быть совершенным: Сэлинджер так мучился, что ему надо было создать изысканно прекрасное место для собственного погребения.

Маргарет Сэлинджер: Мой отец неоднократно говорил мне, что единственные люди, которых он уважает, мертвы[690].

Дж. Д. Сэлинджер («Над пропастью во ржи», 1951 год):

Да, стоит только умереть, они тебя сразу же упрячут. Одна надежда, что, когда я умру, найдется умный человек и вышвырнет мое тело в реку, что ли. Куда угодно – только не на это треклятое кладбище. Еще будут приходить по воскресеньям, класть тебе цветы на живот. Вот тоже чушь собачья! На кой черт мертвецу цветы? Кому они нужны?[691]

Шейн Салерно: В заявлении агентства Harold Ober Associates приведены последние слова Сэлинджера, которые являются явным исполнением главной идеи четвертой, заключительной стадии его религии, Веданты: отрешения от мира.

Дж. Д. Сэлинджер: Я живу в этом мире, но не принадлежу ему[692].

Глава 21

Джером Дэвид Сэлинджер: заключение

Нью-Йорк, 1919 – Корниш, Нью-Гэмпшир, 2010

Дэвид Шилдс и Шейн Салерно: С приближением смерти Сэлинджер надеялся на «встречу с теми, кого он любит, независимо от того, были ли эти люди религиозными, историческими фигурами, личными друзьями или вымышленными персонажами»[693]. Он давно отказался от материального мира, который его предал. Его первый и второй брак быстро развалились. Третий брак был с его стороны мерой обеспечения ухода за собой. Еще до вступления в войну он был испуган, а после войны он был испуган еще сильнее и глубже, испуган навсегда. Поэтому он стремился уйти из материального мира в царство чистой метафизики. Но сделать это не удалось, это никогда никому не удается, поскольку мы – существа из плоти и крови. Этого Сэлинджер не понимал – или не позволял себе понять.

Последняя известная фотография живого Дж. Д. Сэлинджера, 2008 год.

У Сэлинджера было врожденное уродство. Уна О’Нил ушла от него к Чарли Чаплину, и до конца своей жизни Сэлинджер мифологизировал свои отношения с Уной. До конца жизни он питал маниакальное влечение к девочкам, находящимся на грани превращения в девушек. Эта тяга к очень молоденьким девушкам была для Сэлинджера и способом возвращения утраченной любви, и способом возвращения в момент, предшествовавший появлению подростковой смущенности особенностями своей анатомии. Он участвовал в пяти кровопролитных сражениях Второй мировой войны, и в какой-то момент ему удалось переплавить свою накопившуюся боль в нетленное искусство. Эти физические удары не просто генерировали его искусство, но и сделали его художником, который требовал от себя совершенства. Однако всякий раз, когда он пытался войти во взрослый мир общения и коммерции, его рассматривали как инвалида (да он и сам считал себя таковым). Затем бесконечные воспоминания о своих травмах и возвращение к ним стали для него важнее мира, который причинил ему эти травмы. И тогда он спрятался в Корнише, затворился в бункере и навсегда прекратил осмысленное взаимодействие с внешним материальным миром. Благодаря Веданте этот мир исчез, а вместе с ним исчезло и его искусство.

Его жизнь – это хроника замедленного самоубийства. Он стремился к исчезновению. В одном из писем он написал: «Я – состояние, а не человек»[694]. Но у него было несколько состояний.

Сэлинджер родился с одним яичком. Мать ухаживала за ним и баловала его. Как шутил Сэлинджер, мать до 26 лет водила его в школу, как, впрочем, делают все матери. Холден, без всякой видимой причины, платит проститутке Санни, но отказывается от секса с нею. В повести «Фрэнни» Лейн высказывает мнение, что Флоберу (одному из любимых писателей Сэлинджера) чего-то не достает, а именно не хватает «мужественности», «каких-то желез»[695], что было, возможно, скрытой шуткой для Клэр, которой повесть «Фрэнни» была поднесена в качестве свадебного подарка. Как указывает Говард М. Харпер, автор книги Desperate Faith: A Study of Bellow, Salinger, Mailer, Baldwin, and Updike («Отчаянная вера: исследование творчества Беллоу, Сэлинджера, Мейлера, Болдуина и Апдайка»), в повести «Зуи» все высмеиваемые ученые носят двусмысленные фамилии – Манлиус, Фоллон, Таппер, Шитер. Взрослая сексуальность у Сэлинджера неизбежным образом связана с глупостью и вульгарностью. Из рассказа в рассказ мужчины сосредотачивают внимание на ногах девочек. Это проявление не связанной с гениталиями сексуальности, в которой эффективность бессмысленна и даже неуместна.

На протяжении всей своей жизни Сэлинджера влекло к очень молоденьким, не имеющим сексуального опыта девочкам, близость с которыми, как он понимал, была для него маловероятной. А если такие девушки и становились его сексуальными партнершами, у них вряд ли было достаточно знаний мужской анатомии для того, чтобы судить о нем. Едва дойдя до наивысшей точки отношений, он почти всегда отстранялся от своих любовниц, избегая таким образом разрыва. Одна из его любовниц поведала нам о том, что его не опустившееся яичко «невероятно смущало и огорчало» его. Разумеется, одной из многих причин, по которым он избегал внимания СМИ, было снижение вероятности появления информации о его анатомическом изъяне. Он принял восточные религии, одобряющие целомудрие. «Избегай женщины и злата»[696]. Его вторая жена стала психологом, а третья жена была медсестрой.