Павел Фокин - Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р.

Его техническое мастерство было феноменально, непогрешимо, а ведь его фортепианное творчество ставит перед исполнителем задачу почти „трансцендентной“ трудности. Он обладал тем же свойством, что и Владимир Маяковский (кстати, мне кажется, в их натурах было много общего, несмотря на все различия): в домашней обстановке он мог играть совсем иначе, чем в концертной; выходя на эстраду, он надевал фрак не только на тело, но и на свою эмоциональность. Несмотря на свое явное презрение к так называемому „темпераменту“ и „чувству“, он ими обладал в такой мере, что исполнение его никогда не производило впечатление производственно-деловитого, выхолощенного или нарочито сухого и холодного. Правда, иной раз сдержанность его была так велика, что исполнение становилось просто изложением: вот, мол, мой материал, а подумать и прочувствовать можете сами. Но какое это было „изложение“ и насколько оно говорило больше уму и сердцу, чем иное „роскошное“ исполнение!…Поразительна была его пианистическая свобода (следствие уверенности!) в самых рискованных положениях, непринужденность, „игра“ в буквальном смысле слова, не лишенная некоторого спортивного характера (недаром противники называли его „футбольным пианистом“).

…Но главное, что так покоряло в исполнении Прокофьева, – это, я бы сказал, наглядность композиторского мышления, воплощенная в исполнительском процессе. Как хорошо все согласовано, как все на своем месте, как непосредственно „форма-процесс“ доходила до слушателя! В этом чувствовалась такая духовная мощь, такая творческая сила, что противостоять ей было невозможно, и даже противники Прокофьева, упрекавшие его в холодности и грубости, испытывали неизменно ее неотразимость.

…Впервые я его увидел на музыкальной вечеринке с последующим ужином в доме богатого мецената в Петрограде весной 1915 года. Было много гостей, между ними Александр Зилоти, Ф. М. Блуменфельд и другие музыкальные нотабли. Я уже знал тогда сочинения Прокофьева и много слышал о нем, а потому смотрел на него во все глаза. Он был белокур, гладко причесан, строен и элегантен. До начала музыки он уселся в роскошной библиотеке… и стал перелистывать журналы… Я стоял неподалеку и созерцал его с удовольствием. Но удовольствие мое еще увеличилось, когда я услышал следующий краткий диалог между Прокофьевым и молодым шикарным поручиком, подошедшим к нему с „милой“ светской улыбкой:

Офицер: „А ведь, знаете, Сергей Сергеевич, я недавно был на вашем концерте, слушал ваши произведения и, должен сказать… ни-че-го не понял“.

Прокофьев (невозмутимо перелистывая журнал и даже не взглянув на офицера): „Мало ли кому билеты на концерты продают“.

…Прокофьев был очарователен, обаятелен и страшно интересен вместе со своими милыми дерзостями, озорством (отдаленно напоминавшим поведение молодого Маяковского), за которым, однако, так явственно чувствовались вся серьезность, глубина и мощь гигантского дарования.

…Рахманинов говорил о себе: во мне 85 % музыканта и только 15 % человека. Прокофьев мог бы, пожалуй, сказать: во мне 90 % музыканта и 10 % человека. Но мы добавим: эти 10 % человека ценнее, значительнее, важнее, „человечнее“, чем у иного все 100 %» (Г. Нейгауз. Композитор-исполнитель: Из впечатлений о творчестве и пианизме Сергея Прокофьева).

ПРОКУДИН-ГОРСКИЙ Семен Михайлович

Фотохудожник. Пионер цветной фотографии и диапозитивов в России. Автор историко-культурных и природно-ландшафтных видов России, цветного фотопортрета Л. Толстого (1908). С 1918 – за границей.

«Цветные фотографии С. М. Прокудин-Горского обладают выдающимися качествами: они могут быть названы в высокой степени художественными произведениями…Картины С. М. Прокудин-Горского дают такое ясное и живое представление местностей, сооружений (Мариинский водный путь), народностей и т. д., которого не могут дать никакие описания; поэтому они могут принести величайшую пользу при преподавании географии и истории России, а также Закона Божия.

Когда картинам С. М. Прокудин-Горского будет устроен широкий доступ в наши учебные заведения, как средние, так и низшие, то у нас окажется образцовое, истинное родиноведение, и в этом важном и необходимом деле Россия займет завидное, передовое положение между культурными странами, особенно ценное ввиду необъятной шири и крайней неоднородности различных частей Российской Империи» (Заключение межведомственной комиссии о приобретении фотографической коллекции С. М. Прокудина-Горского. 1912).

«За шесть лет работы мною было выполнено несколько тысяч снимков. Коллекция эта представляет собой большой интерес и по своему разнообразию и по значению в настоящее время особенно, когда множество ценнейших памятников погибло. Кроме того, все снимки без исключения исполнены для воспроизведения в истинных цветах, что дает им ценность подлинных документов и делает их, таким образом, гораздо более важными, чем обыкновенные фотографии» (С. Прокудин-Горский. Из обращения в Российскую Академию художеств).

ПРОНИН Борис Константинович

Драматический актер, режиссер. Артист МХТ (1903–1905), драматического театра Комиссаржевской, режиссер-распорядитель «Дома интермедии» в Петербурге. Основатель литературно-артистических клубов «Бродячая собака» и «Привал комедиантов».

«Борис Пронин принадлежал к актерам старой школы, актерам пышных и повышенных интонаций и жестов. И в жизни он сохранил эту внешнюю театральность, хотя был человеком очень простым и сердечным. Всегда открытый, веселый, доброжелательный и шумный, он пользовался всеобщей любовью» (С. Алянский. Из воспоминаний).

«В этот сезон [1903/04. – Сост.] мы часто собирались компанией, иногда большой – актеры и ученики, иногда более тесной. „Заведовал“ развлечениями, главным образом, ученик режиссерского класса [студии МХТ. – Сост.] Борис Константинович Пронин. Его прозвали Птицей. Он действительно был похож чем-то на птицу, главным образом жестами, которые напоминали взмахи крыльев. Борис вечно куда-то летел, был в приподнятом настроении, любил веселую компанию, но веселье любил не просто ради веселья, а стремился всегда к интересным затеям, чтобы было талантливо и красиво» (В. Веригина. Воспоминания).

«Я увидела Пронина в первый раз в год основания „Собаки“, в 1912 г. Ему было тогда лет под 40, но больше 23-х ему нельзя было дать; по невероятной возбудимости и экспансивности это был совершенный ребенок. Таким ребенком он оставался всю жизнь.