Письма. Том первый - Томас Клейтон Вулф
Том
P. S. Я все время думаю, может ли прекрасная женщина полюбить грубияна со сломанным носом. Ужасная погода Мюнхена, не поддается описанию. На днях выпал снег – и это в середине октября! Боже, как я ненавижу свинцовое небо с тусклым солнцем. Волшебство вокруг Зальцбурга, кругом все бело и прекрасно!
Алине Бернштейн
Вена
23 октября 1928 года
[Видимо, это неотправленная часть письма, которую Вулф не подписал]
Дорогая Алина:
В Вене я уже пять дней. Я отправил тебе длинное письмо в двух частях, на следующий день после приезда. Надеюсь, обе части придут одновременно, и ты сможешь их прочесть – знаю, что это будет нелегко, поскольку трудно разобрать мои каракули, к тому же письмо сильно испачкано и помято. Оно передает мое состояние, когда я его писал. Последние пять, шесть недель, я не часто писал, но и ты писала редко. Сегодня я получил странное и неприятное письмо от миссис Скотт. Письмо, полное намеков, предчувствий и нежелательного сострадания. Лучше бы я вообще не получал писем. Я потеря всякую способность и желание писать. Я то думал, что хочу писать. Целыми днями я бродил по лабиринту здешних улиц – таких странных, кривых и узких. Я ходил по старой части города, записывая названия книг в витринах книжных магазинов, безумно царапал в записной книжке, записывая названия книг, осознавая, что я не в силах продолжить писать свою книгу. У меня нет ни уверенности, ни надежды. Огромная масса печатной продукции, заполнившая этот мир, отравила меня и ввела в оцепенение, по крайней мере, на время, я утратил всю творческую энергию. Мой разум еще жив, несмотря на мое отяжелевшее каменное сердце, мой разум продолжает работать, словно животное ищущее выход из лабиринта. Я не думаю о своем побитом лице, сломанном носе, о голове с шрамами, на которой не растут волосы. Все это мне безразлично, лишь бы мое сердце и душа жили. Будучи эгоистом, я нахожусь в странном положении. Многие люди обвиняли меня, что я эгоист, хотя обвинения всегда казались мне глупыми. Например, «Почему всегда ты, а не я и все остальные?»
Алине Бернштейн
Вена
Четверг, вечер 25 октября 1928 года
[Вулф поставил знак вопроса в скобках после числа 25]
Дорогая Алина:
Попробую написать тебе короткое письмо. Свои последние длинные письма–каракули я отправил по частям, на следующий день как приехал сюда. Надеюсь, ты прочитала обе части вместе и смогла разобрать их содержание, не смотря на то, что письмо было уродливое и гнусное. Прошло три с половиной месяца, как приплыл в Европу, что я могу сказать? Я написал тридцать или сорок тысяч слов, заполнил три или четыре записные книжки, надеюсь использовать эти записи в будущем. Я немного выучил немецкий язык, хотя все еще очень плохо говорю на нем. Мое сердце полно безнадежности, у меня кривой, сломанный нос, короткие волосы и большой шрам на голове. Великая, неувядающая любовь к тебе, моя дорогая, которая кажется мне единственным прекрасным моментом в моей жизни. Эта любовь, настолько лучше, чем все остальное во мне, что я не могу поверить, что она часть меня. Год назад, когда я увидел, что твое чувство ко мне умирает, что твоя привязанность находит другое место, я, как дикий зверь, метался в поисках облегчения и спасения. Я так и не нашел его, во мне больше нет прежней ярости, но есть гораздо более глубокая печаль, есть ощущение расстояния, которое я не могу преодолеть. Это не расстояние в милях между Веной и Нью-Йорком, это душевное расстояние. Твой прекрасный образ, является ко мне, словно солнечный свет – я помню тебя, цветущую, сияющую, улыбающуюся.
Я кружил по лабиринту улиц Старого города, как маньяк, записывал названия сотен книг в витринах – пытался найти в этой пыли, забвения и хлама, которым наполнена Европа, хотя бы капельку красоты и мудрости. Эта ужасная тень печати, покрывающая землю, парализовала меня своей безнадежностью. Я не могу понять голову, у меня нет ни надежды, ни уверенности, ни веры, что я смогу приподняться над всем этим. Во мне нет импульса, жизнь мертва. Я уверен, что многое, что было начато с надеждой, было лучшим для тех, кто ступил на этот путь. Подумать только, что в этом мире полно людей, пишущих, говорящих и рассуждающих о литературе, они плавают в мировом океане. С чувством удовольствия. Я не могу угнаться за ними, понять их.
Простуда почти прошла. Венский лес желтеет, на днях я был в Гринцинге, спелые персики и виноград свисали перед винными магазинами, где пили новое вино. На холме Кобенцль и на прекрасных холмах вокруг, Венский лес желтеет. В Шонбрунне, где были мы с тобой, дорожки к дворцу покрыты желтыми листьями. Солнце было тусклым и красным, над Веной уже висел призрак луны, наступала осень. Весь славный город в желтых листьях. Я еду в Будапешт, позже вернусь сюда, а потом поеду во Флоренцию, Рим, Неаполь, и наконец – домой. Я буду трудиться и постараюсь заработать хоть немного денег. Да благословит тебя Бог, моя дорогая. Надеюсь, ты мне напишешь. Том
Джулии Элизабет Вулф
[Открытка] Венский оперный театр
Вена, 26 октября 1928 года
Дорогая мама:
Я не мог написать тебе раньше. В Мюнхене я получил травму и был вынужден несколько дней лежать в больнице. [Том получил эти травмы, когда на него напали на пивном фестивале, известном как «Октоберфест». Об этом рассказывается в романе «Паутина и скала», в главе 47 «Посещение ярмарки» и в главе 48 «Больница»]. У меня был сломан нос и несколько глубоких ран на голове и несколько маленьких на лице. Теперь со мной все будет в порядке. Еду в Будапешт (Венгрия), а отсюда в Италию. Из Италии домой.
С любовью ко всем.
Том
Алине Бернштейн
Вена
Воскресенье, вечер, 27 октября [1928 года]
[Вулф, очевидно, не точно написал дату, 28 октября – воскресенье]
Моя дорогая Алина:
В некоторых письмах, ты умоляла меня использовать «драгоценное время» – не тратить его впустую – сделать что-то, пока у меня есть шанс. Эти слова ранят меня – я знаю, что ты права, как мало я использую свой шанс – я растратил все самое ценное – в первую очередь себя – я разрушил все, что хотел сделать прекрасным. Почему так получилось? Я не знаю. Кажется, что люди, потерявшие разум, больше всего пытаются его найти. Я всегда искал
