Иван Гобри - Лютер
Подобное просвещение принесло свои плоды на протяжении жизни меньше чем одного поколения. Об этом говорит в своем отчете Мускул: «Даже детишки, болтающиеся по улицам, всей душой презирают римских преступников. Беднейшие из жителей наших деревень знают, что нет хуже мерзости, чем та, что императоры, короли, князья, знать и все прочие именовали святостью».
Наряду с искоренением папизма образование преследовало еще одну цель, которая заключалась в борьбе с оппозиционными течениями. Воспитание презрения шло бок о бок с развитием умения спорить и все подвергать сомнению. О самой науке забыли или почти забыли. Дети, успевшие дома получить пример безнравственного поведения родителей, попадали в руки невежественных учителей и в результате вырастали не просто невеждами, но невеждами самоуверенными, готовыми перекричать любого и по любому поводу.
О катастрофическом положении в системе образования писали и говорили многие пасторы и преподаватели университетов: «В минувшие времена в немецких университетах никогда не ощущалось недостатка в умных и стремящихся к знаниям людях. Университеты процветали, ибо они давали настоящее образование, а не были, как сегодня, рассадниками разврата, окончательно губящими нашу молодежь». Гуманист Леопольд Дик, сам протестант, восклицал в одной из речей: «Не знаю (неужели и в самом деле не знал? — И. Г.), кто тот кретин, чье идиотское учение одурманило нашу несчастную молодежь! Да заберет их всех сатана, этих растленных ничтожеств с отравленной душой! Из-за них отцы больше не доверяют сыновьям, а матери — дочерям, богатые не верят бедным. Из-за них мир погрузился в хаос и анархию». Майор предрекал, что с такими школами «Германии суждено впасть в состояние варварской дикости похлеще, чем у турков и московитов». Но никто не отзывался ни на эти жалобы, ни на эти проклятия: виттенбергские богословы считали, что гораздо важнее вырвать молодежь из-под влияния папизма, чем приобщать ее к знаниям и добродетели.
И новое поколение оказалось оторванным не только от религии, но и от культуры вообще — той самой культуры, которую Церковь созидала на протяжении пятнадцати столетий. Одно лишь это обстоятельство заставляло Витцеля пылать праведным гневом. «Ни один из вас, — возмущался он (хотя и ошибался, ибо смелые люди, не боявшиеся протестовать, все-таки находились), — не смеет спорить, когда святых и мудрейших Отцов Церкви именуют плотскими созданиями, когда открыто насмехаются над их якобы невежеством, когда богословов прошлого называют безбожниками и невеждами». И он показывает, как всего за несколько лет невиданная волна фанатизма смела и уничтожила бесценную сокровищницу латинских гимнов, литургических песнопений, торжественных богослужений, исполненных любви молитв, благороднейших произведений искусства.
Наконец, полнейшему разорению подверглась вся система богоугодных заведений. Захватив здания больниц и изгнав из них монахинь, ухаживавших за больными, князья прибрали к рукам и благотворительные фонды. Лечить неимущих стало некому, и число жертв эпидемий начало неуклонно расти. «Наши лютеране, — с горечью констатировал Якоб Андреа, сам лютеранин, — не враждуют с Божьим Словом, пока речь идет о проповеди, но кроме болтовни в них нет ничего ни христианского, ни евангельского... Вместо того, чтобы облегчить жизнь обездоленному, они снимают с него последнюю рубаху». Закрытие бесплатных лечебниц ни в коей мере не способствовало росту энтузиазма среди городского населения, особенно в периоды эпидемий, когда каждый боялся заразиться. «Не позор ли, — вопрошал Витцель, — что те самые люди, которые не страшились чумы во времена антихриста, стали так трусливы теперь, когда гордо именуют себя христианами? Никто уже не ходит за больными, никто не находит в себе смелости прикоснуться к зачумленному. Ужас воцарился в душе каждого».
Итог духовного хаоса, воцарившегося за 30 лет Реформации, подвел Кристоф Фишер: «Разложение достигло высшей точки. Нас, подобно потоку, захлестнули с головой все виды пороков и мерзостей. Страх Господень, благочиние и милосердие угасли почти в каждом сердце».
9.
РЕФОРМА
Положение вещей, не дававшее покоя Лютеру и многим из его учеников, не меньше тревожило и католическую Церковь. Обрушившиеся на нее бедствия и несчастья, усугубленные расколом, расцветом ересей и ненависти, войнами и мятежами в Европе, знаменовали жесточайший из кризисов, когда-либо случавшихся в ее истории. Между тем сама история Церкви, которая, с точки зрения доктрины, представляла собой прежде всего цепь уточнений и все более взвешенных толкований раннехристианского учения, с точки зрения поведенческой, являлась цепью реформ, направленных на возврат к первозданной чистоте.
Католическая Церковь веровала в пользу добрых дел и в числе своих догматов защищала двойной принцип, в соответствии с которым человек наделен волей, пусть и ослабленной первородным грехом, а значит, обладает возможностью выбора между добром и злом; Бог, дарующий спасение, принимает во внимание наши усилия к добру, свидетельствующие о действительной любви к Нему. Поэтому в вопросе вероисповедания католицизм настаивает на свободном волеизъявлении каждого христианина. Но помимо учения католическая Церковь имела за своими плечами еще и богатую традицию реальной, конкретной святости, воплощенную в образах многочисленных мужчин, женщин, детей, душой и телом преданных Богу. Именно они, строя свою жизнь на принципах чистоты, покаяния, смирения, терпения и действенного милосердия, служили лучшим доказательством истинности учения. В то же время церковные иерархи не могли не понимать, что взрыв, закончившийся расколом христианства, вызван именно скандальным поведением слишком многих служителей Церкви. Мало того, одна из образовавшихся в результате раскола половин прежде единой Церкви продолжала дробиться, грозя в самом ближайшем будущем превратиться в калейдоскоп сект и толков, совершенно чуждых друг другу. О том, что Реформа назрела, понимали все религиозные деятели, и эта Реформа должна была восстановить основы раннехристианской святости, именно той святости, что проповедовал своим ученикам Христос.
Движение католической Церкви за внутреннее очищение и обретение былого достоинства получило в классической традиции наименование Контрреформации, иначе говоря, явления, направленного на уничтожение результатов Реформы, проведенной Лютером. Нам этот термин представляется некорректным, поскольку он лишь частично и далеко не исчерпывающе отражает суть происходивших событий. Католическая реформа готовилась на протяжении целого века и вне зависимости от возникновения протестантской ереси. Вдохновляемая своим собственным идеалом, Церковь стремилась не к отрицанию чего бы то ни было, не к борьбе против того или иного явления, но прежде всего к обретению своего истинного лика, который соответствовал бы ее исконной высокой миссии. Агрессивно-негативный оттенок приставки «контр-» совершенно не отвечает ни планам, которые вынашивало церковное руководство, ни тем более конкретным мерам, предпринятым католическими реформаторами. Учение Лютера и в самом деле явилось для участников Тридентского собора превосходным предлогом, позволившим уточнить догматы о грехе, благодати и таинствах; святые отцы и в самом деле переживали как личное унижение ту готовность, с какой дети Матери-Церкви покидали ее лоно ради чуждых объятий грубой мачехи, — и они потребовали восстановления в собственных рядах самой суровой дисциплины. Однако предлог — это еще не причина. Причина же была прежней, то есть той самой, что вызвала к жизни и все предыдущие реформы, — возвращение Церкви ее истинного лика, лика Иисуса Христа.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});