Иван Гобри - Лютер

Примерно о том же говорил и ближайший ученик Лютера Файт Дитрих: все сословия «погрязли в коррупции, для всех в равной мере стали нормой бесстыдство и безнравственность». Приобщившиеся к Слову Божию «предаются разврату, прелюбодействуют, жаждут обогащения, дают деньги в рост, обманывают, лгут и совершают иные не менее гнусные проступки». Как и Лютер, он ясно понимал, какую выгоду могут извлечь для себя паписты, наблюдая за этим разгулом безобразий. «Наши враги прекрасно видят, как мы распутны, корыстолюбивы, эгоистичны, алчны, как теми, кто прикрывается Евангелием, владеет торгашеский дух, гордыня, любовь к роскоши и излишествам, лживость и плутовство. И они приходят к выводу, что все эти бесчинства суть плоды проповеди нашего Евангелия. Если б учение было добрым, заявляют они, поступки и нравственный облик его последователей не могли бы быть столь дурны». Глубочайшая печаль, терзавшая его душу многие годы, порой прорывалась в таких строках: «Если б пролитые мною слезы заставили выйти Дунай из берегов, и тогда не утихла бы моя боль за нынешнее состояние протестантской Церкви».

До Лютера доходили отзвуки этих горестных стенаний, в сущности, лишь подтверждавшие то, что и сам он наблюдал в Виттенберге и других саксонских городах. Вновь и вновь он мысленно сравнивал, как было раньше и как стало теперь. «Прежде, — восклицал он в одной из проповедей, — когда мы еще находились в плену у заблуждений папизма, все кругом стремились к добрым делам и каждым двигала добрая воля. Нынче же каждый только и думает, как бы скопить побольше денег, ограбить ближнего, обобрав его с помощью ростовщического заема, обмануть и обвести вокруг пальца. Люди относятся к себе подобным не как к братьям во Иисусе Христе, а как к злейшим врагам. Вот какими стали все нынче — не иначе, в благодарность возлюбленному Евангелию, освободившему их от гнета папизма!» «Беспутство и всевозможные пороки и мерзости, — писал он в комментарии к одному из псалмов, — распространились сегодня так широко, как не бывало даже при папистах». «В прежние времена, — отмечал он в «Послании к церквам», своего рода перечню рекомендаций для пасторов, — христиане видели друг в друге несчастных грешников, исполненных несовершенств; сегодня каждый мнит себя святым!» В другом месте читаем: «С той поры, как для нас закончилась тирания папы, все начали свысока взирать на простое и спасительное учение. Не с людьми приходится нам теперь иметь дело, а с какими-то дикарями, больше похожими на зверей!»

Те же причитания слышим от него в связи с угасшей щедростью прихожан, от которой напрямую зависело благосостояние прихода и самого пастора: «Во времена папизма люди не скупясь жертвовали на нужды Церкви, поддерживая ложный культ, державший их в тисках обмана. То старался дьявол, враг Иисуса Христа. Лукавый змей слишком хорошо понимал, что делает, когда поощрял народ к щедрым подаяниям, — он хотел, чтобы проповедь мерзкого учения процветала и дальше». Плутни вчерашних попов строились на том, чтобы, прославляя добрые дела, заставлять верующих работать на них. И им это неплохо удавалось: «Раньше, при па-листах, люди жертвовали без счета, веруя, что судить их будут по делам их, и надеясь щедростью заслужить спасение. Но их дары служили только земной правде. Сегодня же, когда на нас пролился свет Евангелия, стало ясно, что личные заслуги ничего не значат. Потому-то и перестали люди жертвовать церквам, потому забыли и братское милосердие». «В былые времена находилось достаточно богатых, чтобы возводить монастыри и храмы; нынче денег не хватает даже для того, чтобы починить крышу на доме священника».

Не лучше обстояло дело и с набожностью. «Раньше люди почитали и уважали молитву, индульгенции, паломничество. Сегодня, когда у них осталась лишь вера в Иисуса Христа, а братскому милосердию они только учат друг друга, многие вообще перестали понимать, что такое набожность». «Я сам готов признать, — вырывается у него, — и думаю, что не одинок в этом, — я стал гораздо небрежнее, чем раньше, во времена папистов. Нет во мне былого усердия и дисциплины, хотя они нужны нам сегодня более, чем когда бы то ни было». Однажды, возможно нечаянно, ту же мысль высказала за обеденным столом и Катарина. «Скажите, господин доктор, — спросила она так, чтобы ее слышали все гости, — почему при папистах мы молились с таким усердием и так истово?» Доктор не поддался на провокацию и подробно разъяснил присутствующим про проделки беса, который «без устали заставляет своих слуг плясать под его дудку».

Не только Лютер с Кэтхен обращались взором в славное прошлое. «Бессмысленно отрицать, — заявлял Веллер, — что распущенность и мирская злоба при нашем учении выросли по сравнению с временами папизма. Лютер — далеко не единственный из тех, кто страдает от ужасающей живучести злобы и неблагодарности людей; не он один, но многие с болью отмечают, что читают свои проповеди глухим». Суперинтендант из Готы Юст Мений докладывал, что подначальные ему пасторы все чаще задаются вопросом, чего больше — пользы или вреда — несут народу их проповеди. Он же отмечал: «Огромное число наших сторонников настолько злоупотребляет Евангелием и христианской свободой, что, не побоюсь этого слова, они куда хуже прежних папистов».

Ганноверский пастор Вольфарт, позднее получивший должность суперинтенданта в Хильдесхайме, утверждал примерно то же самое: «Сегодня, когда свет Евангелия освободил нас из вавилонского пленения, в котором мы страдали под властью пурпуроносной римской блудницы, мы можем сколько душе угодно учить народ, да только никто нас не слушает». Пастор из Вюртемберга Райшер жаловался, что его прихожане открыто сожалеют о «мерзостном папизме». Они без конца твердят, что «с той поры, как началась проповедь Евангелия, ни счастья, ни благодати на земле не осталось; что люди не только не стали лучше, но день ото дня делаются все хуже и хуже, а виной тому — евангельские проповеди». Пастор Георг Штайнхарт из расположенного в том же герцогстве Оттенсдорфа рассказывал о недовольстве своей паствы: «При папистах все было по-другому! Славное было времечко! Евангелисты сделали нас несчастными!»

Проповедник из Франкфурта-на-Одере Мускул поражался тому, насколько высоким моральным авторитетом пользовалась прежняя Церковь, несмотря на все свои заблуждения: «Наши достойнейшие предки заботились о жизни будущей. Стремясь избежать кары небесной, они не боялись подвергать себя жестоким испытаниям здесь, на земле: морили свою плоть, молились, раздавали милостыню и открывали богоугодные заведения». А ведь они не ведали истинного пути в Царство Небесное! «Пока мы терпели власть дьявола и его римского наместника, крестьяне и бюргеры вели добропорядочный образ жизни. Но стоило Лютеру начать вслух и на бумаге проповедовать свое учение, как поднялась такая суматоха, будто все вокруг решили, что настал вечный праздник». Увы! Из рассказа Мускула ясно, что недобрые перемены затронули представителей всех сословий. «Если и бывали времена, когда продажность достигала невиданных высот, то нигде и никогда не видывали, чтобы расплодилось такое множество злых людей, попирающих Евангелие, послушание и честь, и при этом хвастливо кичащихся тем, что именно они владеют Святым Евангелием».