Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон

Музей

… просто изучать историю гораздо приятнее, чем её вершить.

В XVIII — первой половине XIX века Северный Кавказ явился ареной столкновения внешнеполитических интересов России, Турции, Англии и Франции. Основное соперничество развернулось между Турцией и Россией, каждая из сторон преследовала откровенные колониально-экспансионистские цели. В орбиту военных действий оказались втянуты все народы Северного Кавказа…

В итоге войны 1828–1829 годов Турция потерпела сокрушительное поражение. Андрианопольский договор 1829 года между Россией и Турцией, подписанный за спиной черкесов, формально признавал притязания империи на Кавказ. Согласно четвёртой статье этого договора Россия получила в «вечное владение» Закубанье и Черноморское побережье от устья реки Кубани до пристани Святого Николая (южнее Поти)…

Черкесия была настолько независимой, что даже в те времена, когда в Анапе ещё находился турецкий паша, Россия заключила несколько соглашений с черкесскими вождями о прибрежной торговле, так как турецкая торговля ограничивалась Анапским портом…

В июле 1831 года по распоряжению Николая I генерал-майором Е.А. Берхманом было заложено Геленджикское укрепление, призванное сыграть важную роль в покорении Черноморского побережья…

В период культа личности Сталина, по его указаниям был допущен произвол в освещении Кавказской войны. Шамиль и другие вожди кавказских народов голословно были объявлены агентами иностранных держав; сущность колониально-завоевательской политики самодержавия затушёвывалась, имели место грубые искажения исторических фактов. Последствия этих извращений истории до конца не преодолены и до настоящего времени…

Все эти приправленные курсивом фрагменты взяты мною из статьи Михаила Георгиевича Минеева, археолога, историка, сотрудника Геленджикского историко-краеведческого музея. Он окончил исторический факультет Кубанского университета и вернулся в родной Геленджик.

Статья, из которой взяты фрагменты, опубликована в Краеведческих записках Музея, изданных в 2004 году. Статья Минеева названа просто: «Из истории Кавказской войны» и производит впечатление дотошной компетентностью и независимостью позиции. В этих же Записках помещена и другая статья Минеева «К вопросу об участии М.Ю. Лермонтова в экспедиции генерала А.А. Вельяминова в 1837 году», где Михаил Георгиевич убедительнейшим образом полемизирует с видными лермонтоведами (профессором В.А. Мануйловым, Ираклием Андрониковым и другими) по вопросу «кавказских маршрутов Лермонтова в пору его первой ссылки» и, в частности, по поводу иных сомнений о пребывании Михаила Юрьевича в Геленджике.

«Пусть читатели знают, — пишет Минеев, — что даже исследователи, посвятившие всю жизнь изучению жизни и творчества поэта, весьма приблизительно представляют себе те исторические условия и географию края, где проходила служба Лермонтова в период двух его ссылок на Кавказ».

Сразу же за второй статьёй Минеева в Краеведческих записках следует статья Л.Н. Аничкиной «Незаменимый Минеев». Это не панегирик, а скорее плач по Михаилу Георгиевичу, ушедшему из жизни в 1993 году в возрасте роковых 37-и лет.

«Будучи натурой романтической, — пишет Аничкина, — Михаил Георгиевич страстно увлекался девятнадцатым веком. И здесь он не считался с требованиями официального краеведения. Темы для изучения находил вполне масштабные. А для маленького музея это оборачивалось большим эффектом… Историк и исследователь Минеев имел свой собственный взгляд на проблемы XIX века, часто отличный от официального…

Музей был для него не просто работой, а делом всей жизни. Он занимался тем, что любил и умел делать. Кроме этого у него не было ничего».

Я мог бы знать Минеева, но не знал. В музей заходил я каждое лето, но лишь как посетитель. Наконец, летом, кажется, 1989 года захотел с кем-нибудь из сотрудников поговорить. Я подумал, что и моё ведь знание о Геленджике есть особливое знание, и стоит ли его носить в себе?

Ко мне вышла совсем молодая сотрудница, что меня немного обескуражило. В уютном, цветущем дворике музея мы расположились на лавочке, и я кое-что рассказал. Сотрудница (а это и была Лариса Николаевна Аничкина) слушала меня с добрым вниманием, но я всё повторял, что не знаю, чем могу быть полезным музею, кроме моего внутреннего ощущения неповторимости Геленджика и жизни моей в нём, которое ведь не уложишь в экспозицию, ни даже в фонд…

— Нет, нет, — говорила Лариса Николаевна, — это всё очень важно… Просто надо подумать, как это воплотить…

Интерес Ларисы был неподдельный, но я чувствовал, что ничего из этого не выйдет, хотя на душе стало легче. Я оставил свой московский адрес.

Прошло немало времени, и вдруг я получил письмо. В нём было много побуждений меня к тому, что я, по мнению Ларисы, мог бы для Музея сделать. Я ответил. И кое-что послал из написанного к этому времени о Геленджике, но совсем не музейное.

Уважаемая Лариса Николаевна! Был рад Вашему письму. Рад, что кто-то интересуется тем, что, казалось, интересно и дорого только мне. Я с великим удовольствием исполнил бы все Ваши просьбы, только есть для меня кое-какие неясности.

Я, конечно, могу рассказать кое-что об Александре Арефьевне, о себе в военном Геленджике и о семье Юшко тоже. Но ведь это будет письменный рассказ, отпечатанный на машинке… Какой в этом интерес для Музея?

Документов и фотографий немного, и жаль отдавать.

Вообще-то по семье Юшко у Вас в музее есть материалы. Назову хотя бы два, мне известных: книга под названием «Криница» (история толстовской коммуны, где есть сведения и об Аврааме Васильевиче Юшко, книга когда-то экспонировалась в музее) и два подлинных, хоть и коротеньких, письма Льва Толстого к А.В. Юшко, переданные Музею в дар Верой Авраамовной Юшко (тексты у меня имеются).

Помнится, в Музее экспонировалось много интересного из подлинной истории Геленджика, пока, примерно со второй половины шестидесятых годов, не началась усиленная и сплошная большевизация экспозиции — Музея в целом, а также города и его окрестностей, не исключая моря и гор.

Я намереваюсь в сентябре-октябре побывать в Геленджике, тогда обо всём потолкуем. Что-то я и привезу. Но лучше будет, если Вы не станете меня ждать, а сразу кое-что ответите письменно, потому что я уже третий год в Геленджик собираюсь, да всё никак не соберусь.