Людмила Гурченко - Аплодисменты

«Догони, догони, ты лукаво кричишь мне вослед…» Певица еще не допела свою песню, а мои выборы уже и кончились. Дважды голосовала в своей жизни. После того, первого выборного похода, прошло много времени. Да и из кого было выбирать? Всегда фигурировала одна фамилия. Так для чего идти? Портить настроение?

И только спустя много времени, несколько лет назад, я пошла голосовать еще раз. Появилась вдруг возможность выбора. Но чтобы в кабину?! Не-е-т. Прямо тут же, при всех — смотрите, кому это интересно, — разложила на столе свой бюллетенчик.

Ей-богу, мне не нужно было перестраиваться. Я такого ждала, хоть и не верила, что придется «жить в эту пору прекрасную». И все же немного удивительно, что я, пронизанная семидесятилетней идеологией, сквозь которую, казалось, невозможно было пробиться ничему своему, присущему только тебе, оказалась совершенно готовой к такому неожиданному перестроечному взрыву. Ведь непросто сформироваться, получая удар по голове за каждый самостоятельный шаг. Ведь пробовала ранее на экране быть раскованной, живой. Грешной, в конце концов: если ты живой, значит — грешный. А что получала в ответ? «Дурной вкус», «дешевка», «пошлость». А теперь вот оказывается, что это-то и были лучшие куски ролей. Но на сегодня «того» уже мало. Сейчас можно и модно такое, что только и успевай переключать сдерживающие центры самоконтроля. Ведь как тут важно не оказаться смешным, не потерять в погоне за тем, чтобы все время быть «на плаву», своего лица. А, с другой стороны, проработать годы в одиночку, так, практически, и не проявив себя в полную силу?! Но ведь вот же — наступило такое время — твори, выдумывай, пробуй!..

Мы расстались с вами, дорогие читатели (или милые зрители), в 1983 году, когда перестройкой еще и не пахло. В моей книге был оптимистический конец, как и полагалось в духе соцреализма. Меня ждала новая работа в комедии «Любовь и голуби». Казалось, что в жизни наступило небывалое «перемирие», прекрасное затишье, где был и нужный внутренний покой, и желанный успех. И все вместе в этой жизни сигналило: мгновение, остановись! Ведь это мой личный рекорд. Установилась планка, к которой так долго шла неосознанно. Безо всякой надежды. На ходу решая проблемы. Приятно радуясь удачным стечениям обстоятельств. Прошумел «Вокзал», затронув раненые души. Пожалели и посмеялись над героями комедии «Любовь и голуби». После фильма «Рецепт ее молодости» женщины задумались над тем, где бы достать такой рецепт, чтобы прожить триста лет, а выглядеть на тридцать. И еще ничто, ничто не предвещало недоброго. Но весь мой организм беспричинно ощетинился и стал ощущать приближение какого-то очень-очень знакомого состояния: душа заныла в предвкушении мрачных перспектив. Предвидение это преследовало меня всегда и всегда сбывалось — иногда значительно опережая события, иногда отставая от них — тогда оно не могло затуманить вдруг взорвавшуюся атмосферу счастья и солнца. Но потом мрак побеждал и потихоньку сковывал с головы до ног. Сидишь во мраке и многое передумываешь. Ну что такое успех? Тем более успех, случающийся не впервые? Приходящий тогда, когда ты уже знаешь свои силы, на что способен? Такой вторичный успех лишь жестче подчеркивает твое одиночество — и никто тебе этого успеха не простит. И чем больше успех, чем больше ты известен, тем больше людей против. Этот феноменальный момент — чисто наш, советский. Трезво вспоминаешь, что все это однажды с тобой уже было. Эта трезвость и безжалостность к себе, я думаю, не возрастом объясняется, а биографией. Судьбой.

Уже будучи в предощущении мрака, я снялась в «Аплодисментах». Безвольно уступила настояниям режиссера, пережив несколько болезненных закулисных интриг. К сожалению, сценарий писался на меня. К сожалению — потому, что от меня ничего там не было. И назывался он «Актриса прошлых лет». «Каких лет? — спрашивали артисты массовки, — это что, из жизни восемнадцатого или девятнадцатого века?» Так же безвольно отдала фильму и название книги «Аплодисменты». Что была для меня тогда эта картина? Инстинкт сигналил: впереди может быть повторение «пройденного». Страшновато. Значит — либо вообще отказаться от всякой попытки что-то делать, либо сознательно идти на неудачу. Неудача все же оставляет надежду на какой-то выход. «А вдруг?» Как в революции — либо ждать благоприятного момента, либо действовать вопреки ему. Безумие? Конечно. Но то политика. А в кино вся наша жизнь в повседневных революциях. Победило это безумное «а вдруг». О, сколько в картине осталось сил и разочарований… Неудача. Но парадокс: за рубежом, где вообще ничего про меня не знают, эти «Аплодисменты» принесли мне самые неожиданные горячие и серьезные аплодисменты. На вопрос, как картину смотрели зрители у нас, отвечала честно: очень вяло. Потом я часто возвращалась к причине этой неудачи. В любимой профессии я впервые столкнулась с особым моментом. Самое грустное дело, оказывается, когда в середине работы ты ощущаешь, что она тебя вообще больше не интересует. А ведь еще нужно дотянуть воз до конца. Что ж, в конце концов неудачи и провалы постепенно рождают ощущение того, что в жизни должны быть новые старты — «а вдруг?»

Короче, перестройке на первых порах я не понадобилась. И хотя считала, что давно жила по ее законам, непросто было столкнуться с организацией нового толка, структурными ломками, новыми модами и течениями. Не понадобилась — значит, опять — терпение. Опять ждать, не меняясь. Подстраиваться, обслуживать — невозможно. Старые ориентиры исчезают. Новые не появляются. Такое бездорожье, так неуютно, не дай бог впасть в панику: заблудишься, уйдешь от себя — и психический срыв обеспечен. Как я прошла по краю? Не знаю. Хотя точно, как у В.Высоцкого: была «на краю». Разве можно безболезненно перенестись из одного времени в другое? Насилие над собственным духом еще более жестоко, чем самое большое преодоление боли в своем теле. Заливала тоска по пространству времени, которое прошло и проходит напрасно. Но к этому моменту у меня уже накопился большой опыт выживания. Как-то, на третьем, или на втором году перестройки позвонил мне один замечательный кинематографист: «А, неистребимая, привет!» Неистребимая. Такое слово неслучайно. Я научилась проигрывать, оставаясь в абсолютном меньшинстве, и знала, что драма одиночества в нашем искусстве — это почти всегда, к большому сожалению, коллективный труд многих, порою очень небездарных людей. В то время я себя чувствовала, как в любимой военной песне: «Похоронен был дважды заживо». И свою жизнь я продолжала в концертах. Во встречах с людьми. В песнях. В экспериментах на эстраде. И вдруг почувствовала, что выплываю. Тихо, незаметно. Но выплываю. И впереди вижу слабый свет. Пять интересных главных ролей и запись первой в жизни авторской пластинки на «Мелодии» за один 1991 год. Разве это не счастливый подарок судьбы за ожидание и терпение? О!!!