Тамара Катаева - Другой Пастернак: Личная жизнь. Темы и варьяции

Там же. Стр. 175.

Его не стало.

У нее были все шансы если не быть законной вдовой – все-таки однозначно на эту роль Пастернак себе жену уже подобрал, то стать законной наследницей – такие вакансии есть всегда. Дети Пастернака были совершеннолетними, никто не инвалид, не пенсионер, им, будь их лишающее завещание написано, наследства не полагалось. Даже если бы Пастернак забыл о слове, данном Зинаиде Николаевне, и ВСЕ завещал бы Ивинской (на правах ЛАРЫ – это

его право), все равно наследство (за исключением литературных произведений) разделилось бы так: половина всего просто принадлежит Зинаиде Николаевне как нажитое в совместном браке. Оставшаяся половина – собственно наследство – при любом раскладе в определенных пропорциях разделилась бы между Зинаидой Николаевной, Ольгой и скорее всего Евгенией Владимировной – ей нетрудно было бы доказать, что она находилась на иждивении Пастернака.

Вот представления Ирочки Емельяновой о Пастернаке: «И эта обстановка скандала даже на похоронах нравилась мне, как понравилась бы она, может быть, и самому Б.Л. И будучи мертвым – он не давал им покоя. То-то они понервничают» (Там же. Стр. 197).

«Видимо, ее note 39съежившаяся фигура, приткнувшаяся на завалинке около крыльца, многим надрывала сердце, но высказать этого никто не смел. Один К.Г. Паустовский подошел к ней, поцеловал руку – как вдове – и сел рядом».

Там же. Стр. 196.

В доме вдовы – настоящей – подходить к любовнице – это действительно надо посметь через что-то переступить особое… Впрочем, среди приходящих и свободно входящих в дом, в «большую дачу», было немало тех, кто посещал избушку у Кузьмича, выпивал-закусывал и не отводил со стыдом взора от веселой хозяйки и ее влюбленного, довольного ею и всей их жизнью любовника.

«Но вот доступ к гробу закрыт на двадцать минут для всех, кроме самых близких. Ивинская осталась в саду. Потом она взбирается на скамейку и смотрит в окно. Газетчики в восторге. Сразу защелкал десяток камер».

ГЛАДКОВ А.К. Встречи с Пастернаком. Стр. 243.

Это будто бы бесшабашное, отчаянное, барачное: «Ирка, как мы будем жить?!» Она была непотопляема, Ивин-ская, – но из тех непотопляемых, которые уже на дне, и отвага их стоит столько, сколько они имеют за собой что терять, скольким рискуют. Мужества нужно гораздо больше для того, чтобы вернуть себе свое достоинство – а оно даже легче, подчиняясь нравственной гравитации мироздания, которое стремится к добру, возвращается к тем, кто на дно был опущен насильно. У Ивинской были все шансы на то, чтобы не остаться в истории литературы девахой.

«Как во сне от усталости, от слез, виделись мне какие-то люди, которых мать собрала на поминки, пьяный мой соученик по институту, читавший „Марбург“, заплаканная Люся Светловская, Марк Семенович, Юля, деловито помогавшая матери. Мы остались ночевать в избе. Разложили оставшихся на полу. Все затихло, но мало кто спал. Вдруг, среди ночи, мама, до этого державшая себя в руках, закричала, охваченная почти пророческим предчувствием: „Ирка, что же теперь будет!“»

ЕМЕЛЬЯНОВА И.И. Легенды Потаповского переулка.

Стр. 202—203.

«После встречи с Ольгой Ивинской Лидия Леонидовна поняла, что в ее участии нет никакой необходимости, Ольга Всеволодовна была уверена в том, что теперь она будет распорядительницей наследных дел. Но в действительности ее положение было весьма ненадежно и угрожаемо, потому что Пастернак не оставил завещания и никого не назначил своим душеприказчиком, а доверенности теряли силу с его смертью».

БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам. Стр. 867 (текст комментаторов Е.Б. Пастернака

и Е.В. Пастернак).

Наступил еще один «Август» – Август Второго Чемодана, Пастернака не было в живых, деньги за «Доктора Живаго» ему продолжали причитаться, и у него остались наследники. Ольга Всеволодовна больше не хотела бездны унижений.

«И выглядело это благородно – после смерти Б.Л. поддержать непризнанную вдову, которой отказано во всех наследственных правах на родине».

ЕМЕЛЬЯНОВА И.И. Легенды Потаповского переулка. Стр. 212.

Вдове отказал в признании Пастернак.

«Супруги Бенедетти <> явившись к нам <>, передали матери еще больший чемодан. <> Нашим изумленным взорам открылись толстенные пачки денег, скрепленные иностранными булавочками, уложенные тремя рядами в большом дорожном чемодане. <> Мать машинально переложила эти скрепленные пачки в сумки и чемоданчик, и мы распрощались. Дальше все помнится как в тумане. Мама поставила сумку под кровать, остальные пачки разнесла трем своим подругам. Часть – маленькую – мы дали Полине Егоровне (домработнице). Сыпались советы – купить загородный домик, поехать на курорт».

Там же. Стр. 213.

«16 августа мама купила пресловутый полированный шкаф. Ей хотелось заняться устройством дома, чтобы заполнить свой зиявший непривычной пустотой досуг, чтобы как-то употребить эти свалившиеся деньги». Свалившиеся деньги сдают в милицию, если совсем уж невдомек, кому они принадлежат на самом деле. Далее Ирочка говорит встревоженно: «Она все мечтала о памятнике на могиле (хороший памятник, хорошего скульптора, изготовленный в дар, был поставлен вовремя над могилой Пастернака). Но кто бы допустил ее тогда, когда были живы две законных жены, до хозяйничанья на могиле!»

Там же. Стр. 216.

«Я подавлен всей идущей кругом жизнью, полетом, огромным количеством честных людей, живущих как надо, как требуется временем, и только я один подозрителен сам себе, и не собираюсь исправиться, и буду чем дальше, тем все хуже…» (Письмо Пастернака от 21 февраля 1959 г.)

ИВИНСКАЯ О.В. Годы с Борисом Пастернаком.

В плену времени. Стр. 427.

Однако для него уже – круг разорвался.

«Когда Советский Союз уже прекратил свое существование, незадолго до смерти Ольги Ивинской, я встретился с ней в Москве. Она уже не поднималась с постели, однако водки и сигарет для этого долгого разговора было предостаточно. Потом она написала мне письмо о Фельтринелли, Пастернаке и о двух звездах, говорящих друг с другом, как в стихотворении Лермонтова».

ФЕЛЬТРИНЕЛЛИ К. Senior Service. Стр. 188.

Из-за того, что русские женщины после застолий пишут письма, которые напоминают иностранцам стихотворения Лермонтова, те всегда замечают, что и сколько русские женщины пьют. Маргерит Дюра под конец жизни, под восемьдесят лет, выпивала по нескольку бутылок вина в день, вид имела от этого не очень опрятный, Франсуаза Саган стаканами пила виски после заключения своего первого литературного контракта (который подписывал ее отец за ее малолетством) на издание своей первой триумфальной книги. Ей было восемнадцать лет. Никто не обращал на это большого внимания. Анна Ахматова выпивала несколько стопок водки – и это было уже хуже.