Джонатан Стейнберг - Бисмарк: Биография
25 сентября Бисмарк вернулся в Берлин и имел очень трудный разговор с императором. После долгого и эмоционального обмена мнениями кайзер сдался, заявив с горечью: «Бисмарк нужнее, чем я»90. 29 сентября Бисмарк два с половиной часа докладывал о договоре с Австрией прусскому кабинету, и Роберт Люциус фон Балльхаузен, теперь министр земледелия, слушая канцлера, испытывал такое же восхищение, какое изведал в 1873 году Штош. Люциус написал: «Бисмарк буквально пленил весь кабинет… Все министры единодушно поддержали австро-германский альянс как возродившийся Германский союз в новом, более современном формате»91. 5 октября Бисмарк провел еще одно заседание кабинета. Люциус слышал, как канцлер зачитал прошение об отставке, подготовленное на случай, если император не одобрит договор с Австрией, и вспоминал потом с удовлетворением: «Его величество тем временем засыпал его утешительными знаками внимания… Между ними никогда не было серьезных разногласий за семнадцать лет совместной работы и совместных достижений. Бисмарк посмеялся над такой превосходной и благодарной памятью. Снова мир и любовь»92. Во вторник 9 октября Бисмарк уехал на длительный отдых в Варцин93. Австро-германский договор, подписанный 7 октября, так и остался тайным.
С закатом либерализма открылась другая и не самая достойная глава в германской истории – эра публичного антисемитизма, логически завершившаяся холокостом. Бисмарк причастен к этому процессу и приветствовал его. Как мы уже видели, он разделял инстинктивную ненависть прусского юнкерства к евреям, хотя и делал исключение для некоторых евреев вроде Лассаля или в течение какого-то времени для Фриденталя, Фридберга и Бамбергера. Еще в 1811 году Людвиг фон дер Марвиц клеймил реформистское движение в Пруссии и особенно его либеральное крыло за то, что они способствуют созданию Judenstaat. Любой юнкер согласился бы с этим утверждением, в том числе и Бисмарк. Его друзья-пиетисты были уверены в том, что евреям не место в христианском государстве. Сам Бисмарк отказался от идеи христианского государства в пользу светского государства, но в нем глубоко укоренилось подсознательное убеждение в том, что ein Judeне может быть немцем (впрочем, это мнение бытует и в современной Германии). В эссе «Das Judentum in der Musik»(означает примерно «Еврейство в музыке»), опубликованном в 1850 году, Рихард Вагнер осветил эту проблему со своей профессиональной точки зрения, заявив – еще до Дарвина, – что еврейская раса не может быть выразителем подлинного немецкого искусства. Евреи могут лишь паразитировать на истинно немецкой склонности к созиданию и творчеству. Вагнер, подобно фон дер Марвицу и Бисмарку, тоже считал евреев воплощением торгашества и меркантилизма. Вагнер писал:
...
«В современном мире еврей в действительности уже более чем эмансипирован: он правит и будет править до тех пор, пока деньги имеют власть, которой подчиняются все наши деяния и поступки»94.
Согласно Вагнеру, «еврей» (всегда абстрактный) разлагает искусство, превращая его в рынок для торговли «продуктами творчества» ( Kunstwarenwechsel). Эта идея, навязчивая ad nauseam[92] , отражает романтическое неприятие того факта, что даже гений должен уметь продавать билеты. Неприязнь к капитализму Вагнер обратил против евреев, и главными виновниками для него, конечно, были Натан Мейер Ротшильд и его братья:
...
«Нам приходится скорее сожалеть о том, что герр ф. Ротшильд оказался человеком сообразительным и не стал королем евреев, предпочтя, как известно, оставаться евреем для королей»95.
По представлениям Вагнера, «еврей» разлагает и нравственность, и культуру деньгами. Эту концепцию легко трансформировать в расистские аргументы нацизма. Связь очевидна, хотя сторонники Вагнера ее отрицают. Мало того, «еврей» искажает чистоту языка; евреи не способны говорить на чистом немецком языке. Немецкое слово mauschelnпереводится современными словарями как «бормотание, нечеткое произношение», но его реальное значение – «говорить, как еврей; произносить по-еврейски». И в лингвистике Вагнер проявил себя первооткрывателем:
...
«Для нашего исследования важное, нет, решающее значение имеет то впечатление, которое еврей производит на нас своей речью; это обстоятельство играет существенную роль и при осмысливании еврейского влияния на музыкальное искусство. Еврей говорит на языке нации, в которой живет из поколения в поколение, но всегда изъясняется как иноземец… Первое, что поражает наш слух, это странное и неприятное звучание голоса – скрипучее, резкое, гнусавое. Добавьте к этому употребление слов, чуждых для нашего языка, и произвольное коверканье наших фраз – такая манера говорить свойственна для невыносимо путаной болтовни (eines unertrglich verwirrten Geplappers). И когда мы слышим еврейский говор, наше внимание концентрируется на том, насколько он нам противен, а не на сути».
Изобретя в 1850 году современный антисемитизм, Вагнер опубликовал эссе анонимно. Переиздавая его в 1869 году, композитор указал свое имя: взгляды, которые он пропагандировал, уже получили широкое распространение.
Вагнер стал первым проповедником современного антисемитизма в силу того, что он, как и Ницше, отвергал свободный рынок, частную собственность, капитализм, коммерцию и социальную мобильность – то есть те же самые атрибуты современного мира, которые были ненавистны и Бисмарку, и юнкерству. К ним присоединился многочисленный класс ремесленников, не признававших свободный рынок и свободу занятий промыслами, – Gewerbefreiheit. Ограничительный характер занятий ремеслами и промыслами сохраняется и до настоящего времени в германском Handwerkerstand(сословии ремесленников). Этот менталитет замкнутых цехов и гильдий проистекает из того факта, что Германия – в отличие от других стран Европы – была поделена между многочисленными мелкими политическими образованиями, чьи князья и чиновники не обладали достаточной властью для борьбы с корпоративностью. Когда Французская революция почистила мини-государства старого рейха и ликвидировала цеховщину, ремесленники остро переживали ущемление своих привилегий, и чувства неудовлетворенности с годами не исчезли. Соответственно, антисемитизм был прежде всего присущ значительной части протестантского населения Германии, а в католических регионах он даже входил в католическую доктрину – до второго Ватиканского собора и папства Иоанна Павла II.
