Моше Даян - Жить с Библией

Даже когда Моисей не должен был кормить голодных, поить жаждущих и вести войну, он не знал покоя. Он был доступен людям в любое время. Они стояли перед ним «с утра до вечера», являлись к нему «просить суда у Бога» и улаживать споры «между тем и другим».

Такая тяжелая ноша была не под силу Моисею. Его тесть Итро, приехавший однажды навестить его, сказал ему: «Нехорошо ты это делаешь. Ты измучишь и себя, и народ сей, который с тобою, ибо слишком тяжело для тебя это дело: ты один не можешь исполнять его». Он посоветовал Моисею поставить над народом «тысяченачальников, стоначальников, пятидесятиначальников и десятиначальников», чтобы те судили народ, а Моисею доносили только о важных делах.

Прибыв в Рефидим, что в пустыне Цин, народ снова потребовал воды, и роптал на Моисея, говоря: «Зачем ты вывел нас из Египта, уморить жаждою нас и детей наших?» И снова Моисей по слову Божьему утолил их жажду: он ударил жезлом в скалу и напоил народ.

Законодатель (1)

Величие Моисея заключалось не только в том, что он вывел сьюов Израиля из египетского плена. Прежде всего, он был законодателем, который дал народу Тору, Тору, до сих пор носящую его имя. Не сразу и не без противодействия приняли сыны Израиля Тору. Изваяние золотого тельца свидетельствует о том, что поколение пустыни, поколение рабов, еще не все было достойно Торы. Когда Моисей сошел с горы Синай и увидел изваяние тельца, он бросил в гневе скрижали Завета, которые держал в руках, истер в прах золотого тельца и был вынужден навести порядок среди необузданного народа. Он встал у ворот стана и сказал: «Кто за Господа — ко мне!» — и приказал сыновьям Леви, собравшимся вокруг него, умертвить грешников. И сыны Леви убили три тысячи человек. Господь тоже покарал народ и навел на него чуму. Наконец, Моисей вернулся на гору Синай, снова пробыл на ней сорок дней и сорок ночей, снова исписал две скрижали и сошел с ними к сынам Израиля. И когда он на этот раз сошел с горы с двумя скрижалями Откровения в руках своих, увидели все сыны Израиля, что от лика его исходило сияние.

* * * Для меня Давид Бен-Гурион был Моисеем нашего времени, времени возрождения еврейского народа и возвращения его на свою землю. Подобно Моисею, Бен-Гурион поставил перед народом Израиля двойную задачу: вернуться на родину и быть «избранным народом».

Подобно Моисею, Бен-Гурион был неповторимой личностью, он возвышался над своими соратниками, обладал даром провидения и неуклонно следовал своим путем. Он тоже безраздельно отдался служению своему народу, никогда не делая ему уступок. Он никогда не потакал его слабостям, никогда не поступался своими принципами. «Я не знаю, чего хочет народ, — однажды сказал он мне, — но думаю, что я знаю, что полезно для него». Правление Бен-Гуриона, так же как правление Моисея, сопровождалось частыми столкновениями с народом. Народ признавал его выдающиеся качества руководителя, восхищался им, принимал его политический курс, но он также «роптал» и «ворчал», обвиняя его: «Кто поставил тебя начальником и судьей над нами?» И наконец также обратился к золотому тельцу.

Я был знаком с Бен-Гурионом с дней своей молодости, но особенно мы сблизились после 1952 года, когда я был назначен начальником генерального штаба израильской армии. Он был тогда премьер-министром и министром обороны, и моя деятельность под его руководством выходила за рамки чисто военных вопросов. В этот период, в 50-х годах, молодое государство Израиль делало свои первые шаги, и Бен-Гурион уделял особое внимание двум проблемам.

Первой была массовая алия. Сотни тысяч евреев, главным образом из стран Ислама — Северной Африки, Йемена, Ирака, Сирии и Ливана — были готовы переселиться в Израиль. Мы должны были помочь им покинуть страны их жительства и интегрировать их в Израиле, обеспечив жильем и работой.

Вторая задача состояла в заселении страны, в особенности пустующих мест. В период Войны за Независимость сотни тысяч арабов покинули свои поселения. В центральных и южных районах страны многие арабские деревни совершенно обезлюдели. Глиняные лачуги этих беженцев обваливались, колодцы заносило песком, поля зарастали сорняком. Никто не убирал перезревших фиг и винограда, и полчища ос кишели во фруктовых садах. «Если мы не одолеем разруху, разруха одолеет нас», — говорил Бен-Гурион. Он не считал, что побуждать народ делать необходимое следовало только административными мерами. Правительство могло принимать решения, но этого было недостаточно. Народ, в особенности молодежь, должен был добровольно заняться выполнением стоящих перед ним задач. Война за Независимость окончилась, и молодежь должна была оставить свои дома в городах и даже в старых киббуцах и мошавах и создать поселения в Негеве и в районах, прежде заселенных арабами.

10 июня 1954 года Бен-Гурион выступил с речью перед учениками старших классов, которые собрались в амфитеатре Шейх-Мунис, в северном Тель-Авиве. На слет съехалось 8000 учеников и учителей со всех концов страны. В своем выступлении Бен-Гурион объяснил им, что заселение Негева является национальной задачей высшего порядка, и указал на опасности политического и оборонного характера, которые ожидают Израиль, если эта задача не будет выполнена в кратчайший срок. Усилится давление арабских беженцев, требующих предоставления им права вернуться на свои земли. Участятся налеты террористов, организуемые арабскими государствами. Великие державы потребуют от нас возврата территорий, занятых нами в ходе Войны за Независимость. Обращаясь к молодым людям, присутствовавшим на этом слете, он сказал, что придется выбирать между служением идее и карьерой, между посвящением жизни выполнению национальных задач и личными интересами.

Он окончил речь словами, полными воодушевления: «Если наша молодежь скажет: «Да, мы пойдем!» — еврейская история отзовется так: «Вы можете достигнуть цели, и вы достигнете ее».

Но еврейской истории в тот день пришлось безмолвствовать. Выпускники школ остались безучастными к его словам. Они не испытывали желания решать национальные задачи. Они не только не отозвались на призыв Бен-Гуриона, они даже слушали его не слишком внимательно. Сердце разрывалось при виде Бен-Гуриона. Седую гриву его ворошил ветер, дувший с моря, глаза метали молнии, он пытался вдохнуть в слушателей пламя своей веры. Но большая часть юношей и девушек оставалась равнодушной. Они пересмеивались и поглядывали на часы, с нетерпением ожидая минуты, когда все кончится и они смогут разойтись по домам.

На следующий день Бен-Гурион отправился на другой слет, созванный с той же целью. Это был слет мошавников и он состоялся в Нахалале. Настроение Бен-Гуриона было скверным после слета в Шейх-Мунисе. К тому же ему нездоровилось, в это время он лежал в больнице «Тель-ха-Шомер», но настоял на том, чтобы его отпустили. Я пришел в больницу навестить его и убеждал не ехать в Нахалал. Я сам собирался присутствовать на конференции и заверил его, что сделаю все, что в моих силах, чтобы побудить молодых мошавников переехать жить в Негев. Но Бен-Гурион остался глух ко всем этим уговорам. «Для такого дела, — заявил он, — я совершенно здоров». Его тяготило предчувствие, что мошавники тоже разочаруют его.