Виктор Филиппов - Воздухоплаватели

На левом берегу пятачка нам надлежит соорудить крепкий блиндаж для КП полка и ходы сообщения к нему, расчистить проходы в минных полях, где наши будут наступать на рощу Фигурную. Но сначала надо сделать переправу.

Мороз что ни ночь, то крепче, и вот мы решаем укреплять переправу намораживанием льда. Я хочу приспособить для этой цели обрывки проводов разрушенной электролинии. Так как переправа будет предназначена только для повозок и машин с боеприпасами, минами и ранеными, то мое решение соорудить настил из пластин и досок разрушенных строений, уложенных на провода, одобряется.

Трудимся по ночам, но освещения вполне хватает. Только вот лед ходуном ходит от разрывов. Много раненых, убитых. Гибнут саперы. А живые, обметанные снегом, прошпаклеванные поземкой, все кладут и кладут доски, выдалбливают проруби и обливают настил водой. Ночь, еще ночь. Наконец переправа готова. Потянулась, запульсировала цепочка жизни с пятачка на пятачок. Сани, повозки, машины… Но ударит в переправу точный снаряд, обдаст железно-ледяным осколочным вихрем, разорвет эту цепочку — и саперы вновь тут как тут. Заделывают ледяную брешь. Час, другой — и, глядишь, вновь пошло-поехало наше воинство.

А мы уже на пятачке. Долбим пробетонированную морозом землю. Генерал наш бесстрашен: приказал соорудить ему наблюдательный пункт под носом у врага. Да какой уж тут «нос», когда весь-то пятачок в глубину всего-навсего семьсот метров. Держит свое слово генерал Зайцев крепко: вновь и вновь ведет бойцов в атаку. Он поспевает везде, он просто вездесущ, наш генерал. И — вот чудо! — целехонек, ни тебе царапины, ни даже синяка. Вот уж поистине смелого пуля боится… [49]

А бои на плацдарме идут тяжелые, кровопролитнее. Пятачок настолько простреливается пулеметами и минометами врага, что приходится только ползать. Но почти каждый вражеский снаряд делает свое черное дело — лишает кого-нибудь из наших то руки, то ноги, а то и жизни. Нервы на пределе. Порой начинает охватывать такое состояние, что перестаешь остерегаться трассирующих пуль, свиста мин — становится как-то безразлично. И мы, саперы, работаем день и ночь под обстрелом — снимаем мины, заграждения врага, ставим свои, блокируем вражеские дзоты.

В тех ноябрьских боях наши ударные полки непосредственного успеха не добились. Но, приняв на себя удар, оттягивая силы врага, который в это время наступал на Тихвин, чтобы соединиться с финской армией и полностью замкнуть кольцо блокады, разве мы не выполнили боевого задания?! Наша 4-я армия в контрударе разбила замысел врага, и 9 декабря Тихвин был освобожден.

* * *

И вот я вновь еду в эти места — в оперативную группу. Еду по той же дороге через Малое Манушкино. А впереди, так же как и в сорок первом, на полнеба красное зарево от ракет и пожаров. Так же раскатисто громыхают орудия.

Со мной едет вновь назначенный заместитель командира дивизиона подполковник Зыков. Аэронавт Иван Иванович Зыков с 1915 года на военной службе, а с 1918 — в Красной Армии. Воевал с колчаковцами на Волге и Каме в воздухоплавательном отряде Волжской военной флотилии, а затем испытывал новую технику. Фронты гражданской войны, малярия, тиф, повреждение ног при неудачной посадке — все познал и испытал Иван Иванович. Небольшого роста, худощавый, он выглядит старше своих сорока шести лет. В противоположность Вавилонову, простодушие в нем отсутствует.

Вот и перекресток, и, как я предполагал, попадаем под обстрел. Наш «пикап» ведет лихой шофер Вася Романов. Он виртуозно научился лавировать между разрывами, но в этот раз малость сплоховал — осколками пробивает покрышку, и мы задерживаемся под обстрелом. Лишь поздней ночью добираемся в оперативную группу к Юлову. С утра пораньше знакомимся с работой группы, затем едем в отряды Джилкишиева, Осадчего.

В праздничные ноябрьские дни во всех отрядах приказано [50] установить особый контроль за целями противника. Надо дать возможность ленинградцам относительно спокойно провести праздник. В театрах намечена премьера спектакля А. Корнейчука «Фронт».

Но вот неожиданно получен еще один приказ. Вначале в нем шла речь об усилении противовоздушной обороны города — это понятно. А далее — как снег на голову: Виктор Васильевич Вавилонов назначен командиром полка аэростатов заграждения, а командиром 1 ВДААН — подполковник И. И. Зыков. Приказ есть приказ, и мы расстаемся с нашим первым командиром.

Наконец получаем конкретную задачу: 7 ноября скорректировать огонь артиллерии на уничтожение цели № 559 и тем самым отметить 25-ю годовщину Октября, что называется, с огоньком. Для прикрытия аэростата командующий выделяет пару истребителей. Выполнить это ответственное почетное задание поручается Кирикову.

Цель № 559 нам хорошо знакома. Это батарея 155-миллиметровых пушек. Но одно дело корректировать огонь на подавление, когда видны вспышки стреляющих орудий, и совсем иное — уничтожить батарею, хитроумно замаскированную, затаившуюся.

В отряде пытаются как можно ближе подобраться к передовой и сдать аэростат в такую высь, насколько позволит лебедка. И находят подходящую поляну, и переводят туда аэростат в ночь на седьмое, маскируют его. Только бы не закапризничала погода…

Но хмурое спозаранку, сыпавшее мокрые хлопья снега небо вскоре разведривается, лишь над головой шныряют под резким ветром холодные облака. Что ж, можно приступать к делу. Метеоролог Федор Иутинский запускает шар-пилот. Данные тревожат: на высоте 800 метров шквалистый ветер двадцать три метра в секунду. Однако принимаем решение работать. Аэростат наполняется водородом. В гондоле устраивается Кирилов. Проверяет связь, запрашивает артиллеристов. У тех все готово, орудия заряжены.

— Кто ведет стрельбу? — любопытствует Кириков.

— Начальник штаба второго дивизиона двадцать восьмого артполка старший лейтенант Амосов.

— Ну, Серафим, черт! — радостно восклицает Кириков. — Вот с кем задание выполнять!

С Серафимом Амосовым он учился в Ленинградском артучилище. Вместе попали на фронт, а там дороги разошлись. И вот — встреча. [51]

Аэростат поднимается в небо. Свист, пронзительно тревожный, закладывает уши. Давление водорода в оболочке превышает норму, это придает ей упругость, но вот очередной порыв ветра все же деформирует аэростат. На носу появляется так называемая «ложка» — углубление, которое придает ему парусность. А она совсем ни к чему. Черпает эта «ложка» через край небесную стихию, и гондолу яростно швыряет. Всех на земле охватывает беспокойство. Беспокоится и Кириков. Еще бы! А вдруг не выдержит и лопнет тонкий трос. До врага всего-навсего три минуты, свободного полета…