У. Мор - «Летучий голландец» Третьего рейха. История рейдера «Атлантис». 1940-1941

В это время мы уже шли через фиолетовые воды Саргассова моря, и «Атлантис» «снял свой маскарадный костюм». Советский флаг и красная звезда на крышке люка ушли в прошлое, и теперь мы изображали судно такой же загадочной неизвестной нации, как и русские. Короче говоря, мы плыли под флагом с изображением восходящего солнца и назывались «Касии Мару». 8400-тонное судно перевозило «пассажиров» и имело статус нейтрального.

Процесс, в результате которого мы приняли обличье этого судна, был довольно сложен. Сначала я выбрал из регистра Ллойда все суда, построенные после 1927 года и имевшие, это было самое главное, крейсерскую корму. Список получился очень длинным — помню, при взгляде на него меня все время бросало в дрожь. После долгой, скучной и кропотливой работы я определил, что только двадцать шесть судов обладают достаточным сходством с нами, но и этот список следовало сократить. Нам следовало исключить все суда, хорошо известные офицерам британских вспомогательных крейсеров, а поскольку последние чаще всего принадлежали линии Р&О, необходимо было исключить все суда, посещавшие южноафриканские и бельгийские порты в Африке. Но и после этого моя работа не была завершена, надо было учесть и другие соображения. К примеру, мы не могли использовать судно, имеющее белую ватерлинию, потому что ее очень трудно закрасить.

Со временем у меня остался совсем небольшой выбор, и после длительного обсуждения мы утвердили кандидатуру «Касии Мару», в общем, потому что это было единственное подходящее японское судно.

Перед началом боевых действий наступили дни, исполненные истинного восторга. По пронзительно голубому небу, где не переставало сиять яркое солнце, плыла фантастическая процессия причудливых белых облаков. Они следовали величественно и неспешно, эти облачные каравеллы, свысока игнорируя все происходящее внизу, а отбрасываемые ими легкие тени мелькали и терялись в море. Море было таким ярко-синим, что на него больно было смотреть. Его украшали молочно-белые полоски пушистой пены, венчавшей гребни волн. Временами в воде можно было разглядеть переливающиеся множеством цветов звезды медуз, иногда над поверхностью показывались серые блестящие спины дельфинов, выполнявших свои сложные акробатические номера. После суровости севера теплый бриз казался особенно приятным, он нежно ласкал обмороженную кожу, вливая жизнь в усталые мышцы и вдохновляя людей на новые свершения. Безо всяких напоминаний команда работала споро и с полной самоотдачей. Море и небо явно вступили в сговор, имеющий целью показать нам всю прелесть тропиков без изнуряющей жары и сводящей с ума влажности, с которыми мы встретились позже. Ночь одевала окружающий нас мир в другой наряд, ничуть не менее красивый. На залитой лунным светом поверхности воды мелькали светящиеся рыбы, окрашивая волны в мириады ярких цветов. Вода переливалась самыми необычными цветами, и создавалось впечатление, будто мы попали в чудесную волшебную сказку. Мир вокруг нас был прекрасен, и я до сих пор иногда вспоминаю сопровождавшее нас в те дни ощущение полного покоя, предшествующее долгим месяцам нервного напряжения и ужасов кровопролития.

Нет, было бы неверно утверждать, что мы проводили дни напролет в праздности. Принять обличье японца требовало большой работы, далеко выходящей за рамки моего изучения регистра Ллойда. Самая большая проблема — это ватерлиния. Ни одно уважающее себя судно не допустит, чтобы его заметили на океанских путях с потертым и заржавевшим железным поясом на том месте, где должны находиться аккуратно проведенная линия и отметки грузовой марки. Поэтому наш второй помощник Кюн стал ответственным за наличие ватерлинии. Операция по ее нанесению, впоследствии ставшая для него одним из самых ужасных ночных кошмаров, выполнялась в море с приданием судну искусственного крена. В ней участвовало сто человек, которые забирались на подмости и балки, привязанные к борту «Атлантиса» маниловыми канатами, а еще несколько избранных в это время старались выполнить незавидную задачу — нанести краску на свес кормы с резиновой лодки, прыгающей вверх-вниз в промежутках между мазками на 3 метра. В это время вооруженные часовые стояли на палубе и внимательно осматривали поверхность моря, опасаясь акул, а впередсмотрящий с самым острым зрением высматривал непрошеных визитеров из числа людей. Причем кого из них следовало бояться больше, это еще большой вопрос. Обычно сразу же после окончания работ усиливалось волнение и смывало свежую краску, поэтому весь процесс приходилось повторять заново. Короче говоря, это была не самая приятная из работ. Матросы ругались и жаловались, офицеры орали и срывали голоса, в общем, горячились все. Однако наше превращение в «Касии Мару» прошло без привычного раздражения и ругани, и, возможно, потому, что разительный контраст между ледяной атмосферой Северной Атлантики, окружавшей нас во время превращения в русское судно, и ласковой погодой тропиков снизил накал страстей.

Дни и ночи сменяли друг друга, и Южный Крест, наш путеводный маяк, становился все ярче и ярче. Где-то гремела война, но мы не ощущали ни волнения, ни беспокойства. Нельзя сказать, что мы не думали о конечной цели нашего путешествия. Просто нам стало казаться, что единственное, что имеет значение, это море и небо вокруг, а от берега нас теперь отделяет вовсе не 6000 миль, а нечто гораздо более существенное, например три тысячи лет. Романтика бескрайних просторов бесцеремонно вторглась в наши души, и мы почувствовали себя первыми аргонавтами, а маскировка, ежедневные тренировки и все с ними связанное казалось не более чем утомительными формальностями, вульгарным вторжением уродливой обыденности в мир возвышенного.

— Вижу мачты!

Это был лайнер Эллермана «Сити оф Эксетер», идущий из южных морей в Англию. На нем много пассажиров, команда. Станет ли он нашей первой целью? Мы все считали именно так. Расстояние между судами постепенно сокращалось, артиллерист сообщал дистанцию, поправки на дальность и высоту, на мостике воцарилось напряженное ожидание, все взоры были устремлены на капитана. Наконец Рогге опустил бинокль и сухо проговорил:

— Атаки не будет.

Но почему? Мы недоуменно переглянулись, затем снова уставились на Рогге.

— Нет, — повторил он, — мы не будем атаковать. — Он объяснил, что на раннем этапе не хочет отягощать себя пленными, которых на таком судне будет много, может быть, не одна сотня, причем некоторым вполне может потребоваться особый уход, возможно, диета, которую мы в существующих условиях обеспечить не сможем — сами довольствуемся только самым необходимым. Но даже если отбросить соображения гуманности, добавил он, напомнив, что при нападении на такое судно могут погибнуть женщины и дети, нам еще рано привлекать к себе внимание.