Аркадий Столыпин - Дневники 1919-1920 годов

Когда всё уже успокоилось, мы снова двинулись к вокзалу и благополучно прибыли. Здесь полно раненых, преимущественно гвардейцев, офицеров и солдат из-под Старого Карантина. Худой обнажённый до пояса человек мечется, сидя в постели. Он даже не забинтован: маленькая дырочка в области печени просто залеплена крест-накрест пластырем. Он то беспорядочно размахивает руками, то крутит головой и что-то мычит. Потом постепенно затихает. Я встречаюсь с ним глазами, и не могу больше отвести своих. Постепенно глаза его теряют свой лихорадочный блеск и стекленеют. Потом делаются пристально-неподвижными и тусклыми. Это смерть.

Другой – рядовой Егерской роты – ранен в живот. Вся рубаха его черна от запёкшейся крови. Он лежит на спине и обмахивает живот этой заскорузлой кровавой рубахой. Должно быть, начало перитонита.

У одного офицера совершенно забинтована голова: говорят, едва сумели остановить артериальную кровь. В перевязочной кто-то отрывисто кричит, и там мелькают озабоченные сёстры то с инструментами, то с перевязочными материалами.

Как печальна и некрасива изнанка войны – та часть её, которая не описывается в романах и не изображается художниками и поэтами. Le rever de la medaille [22]…

г. Керчь. Завод

Апрель 1919 г.

Моё ночное дежурство кончается. Я стою на берегу моря и любуюсь восходом солнца. Картина восхитительная. Море, белое, словно серебро, начинает окрашиваться в медные тона. Оно молчит, немое и прекрасное. Зато в ветвях деревьев несмолкаемое щебетанье проснувшихся и голодных птичек.

Что-то странное делается в Заводе. Раздалось несколько орудийных выстрелов, и даже видны белые дымки разрывов; но странно, что стрельба в самом Заводе! Чуть ли не среди зданий и садов!! Если внимательно прислушаться, то слышна, правда, очень слабо, но всё же слышна перестрелка. Что там случилось? В эту минуту меня вызывают к начальнику гарнизона.

С Брянского завода сообщают, что совершено нападение врасплох на наши части и что много погибло и взято в плен «товарищами»; бой продолжается и оттуда просят подмогу. Положение отчаянное. Немедленно зазвонили телефоны. Я начал собирать людей и ждать автомобиля. Прошло 10-12-15 минут, а автомобиля всё нет. Наконец всё готово.

Уже часов 5 утра. Мы несёмся полным ходом по пыльному и сонному предместью. Вот места, где только что был бой. Около тюрьмы мы слезаем и цепью проходим по садам. Нет никого. В Заводе всё кончено, и мы опять опоздали.

Нападение было смелое и предательское. Один из главных разбойников, одетый в офицерскую форму, обошёл наши посты, некоторые из них снял, узнал пропуск и пароль. Затем подошли к рассвету цепи товарищей и сразу напали на дом, где жил вр. <временно> командующий нашим полком полковник кн. Вахвахов (переяславец [23]). Забросали дом ручными гранатами, застрелили наповал князя, тяжело ранили полковников Лельевра и Бастамова. Затем почти одновременно атаковали эскадроны, дома офицеров и прочих жителей Завода. Все растерялись. Корнет Накропин был смертельно ранен в живот осколком бомбы.

После первой паники началась отчаянная защита. Конечно, эскадрон новобранцев, почти безоружных, был захвачен почти целиком. В других зданиях Карцев, Счастливцев, Врангель, Кусов, Юзвинский и другие наскоро устраивали баррикады, стреляли из окон, дверей, из-за каменных заборов и углов зданий. Артиллерия наскоро запрягла лошадей и карьером выскочила из ворот под самым носом удивлённых «товарищей», успевших только дать залп вдогонку.

Ездовые подвезли орудия к самому берегу моря – единственному месту, где ещё можно было защищаться, т.к. Завод был уже почти весь занят, а город был также отрезан цепями большевиков. После первых же выстрелов, довольно, кстати, удачных, «товарищи» замялись, тем более, что стало уже светло, а от каменоломен они оторвались уже довольно далеко. Этой заминкой воспользовались остатки наших, сделали нажим, прорвались к морю, к орудиям и там залегли.

Когда я прибыл, всё было уже спокойно: подбирали убитых и раненых, узнавали, кто жив, кто в плену. Рассказывали друг другу, кто как спасся и разные эпизоды боя. Чудом спасся полковник Счастливцев. Его припёрли в угол какого-то здания и дали по нём залп. Он стоял боком, и четыре пули чиркнули по его серому офицерскому пальто как раз против живота, оставив четыре царапины. Он выстрелил. Потом была брошена бомба. Когда дым рассеялся, его уже не было: он воспользовался им и бежал. Действительно, подвезло человеку!

Бастамов ранен в грудь, плечо раздроблено, и кровь идёт сильно. Лельевр ранен тяжело в ноги. Пропало около <цифра отсутствует> человек и два пулемёта. Пулемётчики вместе с взводным (или вахмистром) Потаповым сами предались красным.

В общем, разгром полный, и теперь в Аджимушкае под землёй идёт ликование.

Керчь. Завод

Апрель 1919 г.

Полуденное солнце жарко припекает, и ослепительно блестят белые стены рабочего городка. Резко выделяются красные черепицы. Около крайнего со стороны Аджимушкая домика находится застава. Офицеров при ней трое: Карцев, Люфт и я. Задача у нас нелёгкая: надо уследить за тем, чтобы от нас никто не перебежал к «товарищам» и чтобы нас не захватили врасплох. Дело идёт к вечеру. Скоро придётся выставлять секреты и полевые караулы.

А что толку в этих секретах? Ведь достаточно, чтобы оказалось двое негодяев в них, и «товарищи» свободно пройдут никем не замеченными! А такие двое уже имеются: это Башков и Журов… Про них мне всё рассказал охотник Голосовский, человек верный.

Он слышал разговор весьма характерный, в котором участвовали двое упомянутых драгун и третий – Герман. Говорилось, что в случае нападения сохрани, Боже, стрелять, а лучше прямо броситься на офицеров, обезоружить их и перейти к большевикам. Миленькие разговорчики!! Можно ли воевать после этого?

Но делать нечего. Башкова и Журова пошлю как связь к соседним частям. Если желают перейти, то пусть лучше переходят скорее; двумя мерзавцами меньше будет… А в охранение выставлю более надёжных.

А кто эти «более надёжные»? Голосовский, Диденко, пожалуй, Цибульников… А остальные? Щербина мне определённо не нравится; его брат – также; остальные не то что перебегут, но драться особенно упорно тоже не станут, просто ходу дадут. Придётся самому всю ночь обходить посты.

А ночь тёмная и безлунная. Сырость и роса такая, что трава вся сегодня, как тёмное серебро. Вдали горят высокие фонари Завода и слабо освещено небо над городом.

Керчь. Крепость

Май 1919 г. [24]

Опять крепость. Все мы несём дежурства по дивизиону. Ночью объезжаем верхом все посты. Их много: один у Морских ворот, затем у пристани, у Южных и Северных ворот, у Карантинных ворот, у Минного люнета и у Гауптвахты.