Император Наполеон - Николай Алексеевич Троицкий
Смятение, охватившее союзный олимп к концу битвы, было так велико, что вся свита Александра I рассеялась в разные стороны и присоединилась к нему только ночью и даже наутро. В первые же часы после катастрофы царь скакал несколько вёрст от поля битвы лишь с врачом, берейтором, конюшим и двумя лейб-гусарами, а когда при нём остался один лейб-гусар, Александр, по рассказу этого гусара, «слез с лошади, сел под дерево и горько плакал»[192]. После страшной ночи отцеубийства с 11 на 12 марта 1801 г. никогда более он не переживал такого потрясения, как в день битвы при Аустерлице.
Архив Военного министерства Франции хранит следующие данные о потерях сторон под Аустерлицем: союзники — 15 тыс. убитых и раненых, 20 тыс. пленных, 180 орудий, 45 знамён; французы — 1290 убитых и 6943 раненых[193]. В России с этими данными соглашался только Е.В. Тарле[194]. Все остальные наши историки — и дореволюционные, и советские — подсчёты французов взяли под сомнение и в большинстве своём оперировали цифрами А.И. Михайловского-Данилевского: потери союзников — 27 тыс. убитых, раненых и пленных (в том числе 21 тыс. русских), 158 орудий (русских — 133), 30 знамён; потери французов — до 12 тыс. человек[195]. Все восемь пленных генералов (известных поимённо) — русские. Среди них был начальник 3-й колонны генерал-лейтенант И.Я. Пржибышевский.
Лишь в постсоветское время Ю.Н. Гуляев и В.Т. Соглаев избрали оптимальную методику исчисления потерь при Аустерлице: русских — по русским ведомостям, французских — по французским[196]. По этой методике наиболее обоснованными (хотя и с оговоркой «приблизительно») выглядят подсчёты О.В. Соколова: союзники потеряли 30–35 тыс. человек (25–28 тыс. русских и 6 тыс. австрийцев), 197 орудий (160 русских и 37 австрийских) и от 14 до 17 знамён; французы — около 9–9.5 тыс. человек[197].
Некоторые из наших историков (П.А. Жилин, Л.Г. Бескровный, Н.Ф. Шахмагонов, А.М. Валькович) пытаются преуменьшить масштабы аустерлицкого разгрома союзников, цитируя при этом реляцию М.И. Кутузова царю, где сказано, что «российские войска <…> почти до самой полночи стояли (?! — Н.Т.) в виду неприятеля, который не дерзал уже более возобновлять своих нападений», и что урон русской армии «не доходит до 12.000», тогда как у французов «простирается до 18.000»[198]. Тот факт, что Александр I после Аустерлица повелел Кутузову «прислать две реляции: одну, в коей по чистой совести и совершенной справедливости были бы изложены действия <…>, а другую — для опубликования», предан гласности ещё в 1869 г. М.И. Богдановичем[199]. Кутузов выполнил это повеление. С тех пор и доныне наши «патриоты» рассуждают об Аустерлице не «по совести и справедливости», а «для опубликования», опираясь на кутузовскую реляцию[200].
В действительности же аустерлицкий разгром был для России и Австрии ужасающим. Официальный Петербург воспринял его тем больнее, что русская армия больше 100 лет, после Нарвской битвы 1700 г., никому не проигрывала генеральных сражений и что при Аустерлице, опять-таки впервые после Петра Великого, возглавлял русскую армию сам царь. «Здесь действие Аустерлицкой баталии на общественное мнение подобно волшебству, — писал Ж. де Местр из Петербурга в Лондон 4 января 1806 г. — Все генералы просят об отставке и кажется, будто поражение в одной битве парализовало целую империю»[201].
Зато Париж и вся Франция ликовали. Наполеон ещё не знал об этом, но был уверен, что так и будет, когда он писал своей Жозефине 3 декабря 1805 г. из Аустерлица: «Я разгромил русско-австрийскую армию, которой командовали два императора. Немного устал. Жил на воздухе восемь дней и восемь морозных ночей. Завтра смогу отдохнуть в замке князя Кауница[202] и постараюсь поспать там два-три часа. Русская армия не просто разбита, но уничтожена. Обнимаю тебя. Наполеон»[203]. В один день с этим письмом (необычно скупым на эмоции) Наполеон обратился к Великой армии с эмоциональным, как нельзя более, воззванием, которое начиналось так: «Солдаты! Я доволен вами»[204]. Эти слова были тогда на устах у всех французов — не только солдат. Главное же, то были не пустые слова. «Два миллиона золотых франков, — читаем у Д. Чандлера, — были розданы офицерам. Наполеон дал щедрые пенсии вдовам погибших. Осиротевшие дети были официально усыновлены самим императором, и им было позволено добавлять имя «Наполеон» к своим именам, данным при крещении. Память Аустерлица должна была оставаться навеки живой!»[205] Герой Аустерлица артиллерийский офицер Октав Левавассер вспоминал о том времени: «Париж был весь в эйфории энтузиазма, как и вся Франция <…>. Император своей победой заставил замолчать все враждебные голоса. Он вырос в глазах Франции, и она видела только его славу»[206].
Впрочем, «битва трёх императоров» имела значение, далеко выходившее за рамки интересов Франции, России и Австрии. «Она потрясла современников, а затем вошла в летописи истории не потому, что один император взял верх над двумя другими, — справедливо заключил А.3. Манфред. — Современники видели в Аустерлицкой битве <…> решающий поединок нового и старого миров»[207]. Всемирная история уже тогда знала ряд битв, более крупных по числу участников и жертв, но трудно найти среди них такую, которая сравнилась бы с Аустерлицем по значимости. 2 декабря 1805 г. на поле Аустерлица столкнулись не просто три императора, три армии, три державы, а именно два мира — только что утвердившийся буржуазный и обветшалый феодальный. Победа Наполеона (самая яркая из всех его более чем 50 побед) давала ему возможность провозгласить освобождение народов, порабощённых Габсбургами и Романовыми, — венгров, чехов, словаков, поляков — и поднять всю Центральную Европу под знамя идей Французской революции. Но император Наполеон смотрел на мир уже иными глазами, нежели генерал Бонапарт, — теперь он предпочитал союзу с народами союз с монархами.
Главную свою задачу — разгромить третью коалицию — Наполеон под Аустерлицем решил. Император Австрии Франц I через
