Белая эмиграция в Китае и Монголии - Сергей Владимирович Волков
Этот знаменательный приказ произвел бурю. Многие интендантские чины немедленно же подали рапорта об откомандировании в строй, и отдельным из них Унгерн наложил резолюцию: «Разрешаю погоны носить продольные».
Добрался Унгерн и до Ургинской управы, которая была большевистского толка и которую освобожденные из тюрьмы офицеры и их семьи считали прямым виновником их мук и страданий.
Произведя расследование, барон приказал весь состав городской управы расстрелять, успел бежать только товарищ председателя управы еврей Шейнеман, председатель же управы священник Парников не избег общей участи. На допросе священнику был задан вопрос: «Как вы, служитель Бога, работаете с безбожниками и преступниками?» На это арестованный коротко, но твердо ответил: «Я был служитель культа, который сейчас уже умер, а потому и работал с большевиками». Расстрел был произведен за городом.
* * *
Урга пышно и торжественно готовилась ко дню коронации Богдо-Гыгена, освобожденного от китайцев. Для монгол это событие имело значение не меньшее, чем для русских коронация Императора. В Ургу съехались все монгольские князья; город заполнила многоликая и красочная монгольская масса, прискакавшая на своих степняках даже из далеких и глухих углов Монголии. Коронация была назначена в конце февраля месяца. Накануне ее Азиатской конной дивизии был дан приказ: «В 3 часа ночи поседлаться, надеть новую форму, быть при оружии, при оркестре музыки и выступить из Маймачена в Ургу, где построиться шпалерами от дворца Богдо до главной кумирни».
По левой стороне улицы выстроились части дивизии, по правой – монгольские и бурятские войска. Простояли в томительном ожидании три часа и до 10 часов утра были распущены. Монгольские ламы решили, что в эти часы коронация состояться не может, так как боги против этого и Богдо за ослушание грозит несчастье. Аамы сидели во дворце и ворожили, и только в 10 часов утра из дворца показались конные вестники. Одетые в парчовые красочные костюмы, с трубами, из которых раздавались резкие звуки, вестники давали знать, что Богдо скоро будет. Войска замерли, а тысячи народа превратились в каменные изваяния. За вестниками показалась пышная по яркости красок процессия, за которой храпящие лошади везли колесницу-треугольник из огромных бревен. В середине колесницы стояла высокая мачта с колоссальным по размерам монгольским флагом, отблескивающим своими золотыми нитками. Над замершей площадью раздалась громкая команда: «Азиатская дивизия, смирно, равнение направо, господа офицеры!»
В золотой коляске ехал на коронацию Богдо. Он был в золотой парче с темными очками на глазах. Музыка заиграла «встречу», монгольские дудки подхватили, плача, рыдая, злясь и торжествуя. Они отгоняли от Богдо злых духов. Вокруг золотой коляски скакали монгольские князья в пышных восточных одеждах, с конусообразными шапочками, украшенными перьями на головах, конусы шапочек были из драгоценных камней – по рангу владельцев. Барон и генерал Резухин присоединились к свите Богдо и уехали в кумирню на коронацию. Религиозная церемония в храме шла четыре часа; генерал Резухин вскоре вернулся и на эти часы распустил дивизию. Он был возведен в сан «гуна» – монгольского князя.
Офицеры разошлись по знакомым, и часть из них здорово хлебнула зелена вина по случаю торжественного дня. Генерал Резухин, недовольный тем, что Архипов и есаул М. не пригласили его в знакомый им дом, простоял на площади, а когда те вернулись и М. попросил у генерала не становиться в строй, так как сильно пьян, Резухин с усмешкой отказал.
Скоро раздалась команда – ехал Унгерн. Вид его был необычен. Барон был одет в монгольское княжеское платье, в шапочке с пером и сидел на прекрасном степняке, поводья у которого были желтые – знак высокого княжеского чина – всадника. Фигура Унгерна, так близко знакомая всем, всегда одетая в простую форму, сейчас напоминала разноцветного попугая и невольно вызывала у всех улыбку. Барон и сам был смущен непривычным нарядом, но старался не показать виду. Он скакал прямо к правому флангу, где был есаул М. Барону донесли, что есаул пьян. Подъехав к флангу, Унгерн спокойно соскочил с лошади, взял у командира полка толстый ташур и подошел к своему адъютанту. Дивизия замерла, ожидая расправы. Барон резко спросил: «Ты пьян?» – «Никак нет, ваше превосходительство, только рюмочку перед обедом выпил!» – с побелевшими губами ответил адъютант. «Ну, то-то», – задумчиво произнес барон и пошел вдоль фронта. Бедный есаул, ожидавший крутой расправы, был настолько ошеломлен необычно ласковым обращением барона, что у него от умиления за бароновскую доброту на глазах показались слезы.
Прошло полчаса, и послышалась громкая бароновская команда: «По местам смирно. Слушай на кра-ул!» Снова заиграла музыка, и между шпалерами войск и тысяч народа проехал Богдо-Гыген, коронованный в неограниченные повелители Монголии. Все монголы и буряты встали на правое колено, русские взяли «на караул», и громкое «Ура!» покрыло своим гулом городскую площадь и окрестности. Во дворце начался пышный праздник.
Все офицеры Азиатской дивизии были возведены за взятие Урги в ранги монгольских чиновников от 1-го до 6-го класса. Празднование коронации продолжалось несколько дней. Монголы торжествовали – они имели теперь своего Императора.
* * *
В один ясный и солнечный майский день во всех полках Азиатской дивизии нежно запели военные трубы: «Всадники, други, в поход собирайся…»
Барон Унгерн решил кончить мирное житье в Урге и начать боевую жизнь – сломить красных или сломить голову себе. Ко дню выступления все чины дивизии были заново прекрасно обмундированы, снаряжение пригнано, кони выкормлены и выстояны, артиллерия подобрана, обоз отобран и рассчитан на дальний путь, калечь оставлена и всадники вымуштрованы. Утром вся дивизия выстроилась на площади; священник отслужил напутственный молебен. Раздалась команда: «По коням!» Азиатская дивизия выступила на Троицкосавск, справа рядами. Она представляла красочное и нигде не виданное зрелище. Все всадники и офицеры были одеты в шелковые темно-синие монгольские тырлыки, в шелковых фуражках, при шашках, винтовках и ташурах. Ташуры – особые бамбуковые палки, каждый упирал одним концом в стремя, а на другом конце лежала рука. На плечах ярко выделялись погоны, украшенные трафаретами из чистого серебра: двуглавый орел, а под ним номер полка. За плечами развевались шелковые разноцветные башлыки: зеленый у татарской сотни, желтый у забайкальской, ярко-алый у бароновского штаба и др. Дивизия потянулась по городским улицам и вышла за город на Троицкосавскую дорогу. Гремел прекрасный оркестр под управлением капельмейстера И.Д. Чижова, игравший марши, а когда музыка умолкала, лилась подголосная, заунывная, как степь, казачья песня, то лихая,
