Алан Рикман. Творческая биография - Лилия Шитенбург
если у меня есть деньги на ипотеку, я не склонен задумываться. «Ох, я должен сыграть то, сыграть это». Ведь это означает, что ты принял какие-то решения, а это так скучно.
мне нравится не знать, что я собираюсь делать. Я получаю удовольствие от любых странных идей, которые приходят мне в голову. Я с удовольствием проведу целый день, катаясь на американских горках, и чем это опаснее, тем лучше.
мне хочется испытать удивление и проверить свои инстинкты скорее читая сценарий, чем планируя съемки. Я думаю, что, если ты примешь решение до того, как что-то прочтешь, ты не будешь свободен.
исполнение роли само по себе – это возвращение к тому импульсу, который взволновал тебя, когда ты впервые прочитал сценарий, и передача его зрителям.
Быть актером – значит испытать сиюминутную реакцию на сценарий. Затем приходит вторая реакция – во время репетиций.
на съемочной площадке фильма «Январский человек» Сьюзан Сарандон сказала мне потрясающую вещь. Она смотрела на меня, расхаживающего туда-сюда перед нашей с ней сценой, а сама спокойно стояла в стороне. Она сказала: «Не думай об этом так много, я тоже делала эту ошибку». Она права во многих смыслах. Бывают моменты, когда тебе нужно очень напряженно думать, но бывает и масса ситуаций, когда тебе нужно просто сделать то, что требуется. Тебе нужно позволить своему организму завладеть твоей головой. Почувствуй это, а дальше будь что будет.
кто-то из американских танцовщиков однажды сказал: «Нужно поймать энергию в момент ее неосознанного выхода из вашего тела».
ты осознаешь, когда собираешь в фокус всю свою энергию. И я удивляюсь тому, насколько я способен концентрироваться на репетициях. Ведь я очень хорошо умею смотреть в никуда. Это один из моих главных талантов. Как-то в детстве меня назвали мечтателем, и это слово по-прежнему меня характеризует. Но на репетиции во мне словно просыпается другой человек.
алан рикман. фотограф грег горман. 1991
бóльшую часть нашей жизни между нашей головой и телом – огромное расстояние. Голова управляет большинством наших поступков. Та знаменитая «невозмутимость» великих актеров на самом деле идет от тела, настолько связанного с мозгом и сердцем, что это вызывает некоторую вибрацию. Это и есть действительно сосредоточенная актерская игра. Глядя на Фреда Астера, мы смотрим не на его ступни и руки, мы смотрим на точку где-то между его ребрами. На центр его внутренней энергии.
я большой поклонник Фреда Астера. Ведь он был настоящим артистом, а его мастерство является оборотной стороной исключительной дисциплины. У меня дома есть фотография ног Фреда Астера – от коленей до перекрещенных ступней. Она вдохновляет меня, напоминая о том, что к концу репетиций его ступни кровоточили. Но когда я смотрю на него, я вижу лишь только свободу. Это служит мне напоминанием о том, чем является наша работа вообще, а не просто исполнение роли в мюзикле.
в театре ты должен напряженно работать и решать проблемы честно и прямо. Нужна выносливость и дисциплина. Ты понимаешь, что без настоящей дисциплины у тебя не будет и настоящей свободы.
я не знаю, откуда берется выносливость. Я не соблюдаю правила здорового питания, я не монах, и я очень общительный человек. Но я и не дурак.
в мире существует множество гораздо более «трудных» по сравнению со мной людей. Например, Джульет Стивенсон. Я бы сказал, что «трудный человек» – это высокоинтеллектуальный человек, который задает вечные вопросы и старается использовать свои ресурсы максимально полно.
мне очень интересно это понятие – «невозмутимость». Здесь кроется парадокс. Речь не идет о том, что кто-то просто стоит, ничего не делая. Ванесса Редгрейв может стоять без дела, слушая музыку, – и приковывает к себе внимание. В этом есть своего рода магия.
хорошая актерская игра – это загадка, но я знаю, что для этого очень важно не думать о том, что ты раскрываешь зрителю. Не обороняться, не использовать мастерство для хвастовства, не выставлять напоказ, держать дистанцию.
актерская игра подразумевает главным образом умение слушать. Дело не в том, чтобы критиковать: «Ну ты что, разве можно так произносить реплики. И прекрати размахивать рукой». Нужно сосредоточить свое внимание на другом человеке, слушая его, и тогда все произойдет само собой.
если актеры просто по очереди произносят свои реплики, этим все и ограничится. Но если они действительно активно слушают друг друга, в пространстве между ними возникает нечто вроде невидимого электрического тока.
в остальном есть только одно правило: за тобой присылают лимузин, только пока не закончилась рекламная кампания фильма.
роли рикмана
слоуп в телесериале «барчестерские хроники» – 1982
конечно, я понимал, что после исполнения роли Слоупа мне, возможно, уже никогда, не предложат роль героя другого типа. Но, в конце концов, это было слишком заманчивое предложение, чтобы от него отказаться.
я получил сценарий «Барчестерских хроник», уселся на диван и вскоре уже покатывался со смеху. Слоуп – классический пройдоха, типа Тартюфа и Антонио. В нем нет трагической многогранности, лишь беззастенчивая дерзость и бесстыдство.
я нисколько не похож на слоупа, да и не пытался походить на него.
несмотря на то что, на первый взгляд, Троллоп писал о церковниках, я думаю, что в действительности он имел в виду политиков. Я играл Слоупа, заимствуя некоторые черты поведения у разных членов британского правительства. Если вы посмотрите на Нормана Теббита, добавите к нему кое-то от Майкла Хезелтайна, а затем кое-что от госпожи Тэтчер, вы сможете, как мне кажется, получить нечто, смахивающее на Слоупа.
вальмон в спектакле «опасные связи» – 1986
мы всегда считали, что зрителям нельзя дать сорваться с крючка, поскольку этот спектакль – о них. Сюжет манипулирует публикой так же, как персонажи манипулируют друг другом.
я понимал, что мне нужно обольстить двести зрителей ровно так же, как и женщин на сцене. Качество невозмутимости и молчания в зале было мерилом нашего успеха. Мы должны были завлечь публику, а затем поразить ее нашей игрой.
зрители должны были почувствовать себя вуайерами.
мы должны были заставить их полюбить этих двух чудовищ, и было так удивительно видеть, что это зло может быть столь захватывающим и эротичным. Мы практически не снимали с себя одежду, но в зале, как сказал мне мой приятель, не было ни одного сухого сиденья.
смех и смущение. Это то, чего мы хотим от нашей публики, – смех, сожаление о своем смехе, смущение и снова смех.
ну что ж, эта фраза о «неизбежной необходимости преследовать тех, кто убегает» не имеет отношения к моей жизни, но, безусловно, затрагивает многих зрителей. Когда Вальмон произносит эти слова, в зале раздается мужской смех, а когда героиня говорит: «Незрелость?» – аплодисменты женщин.
это суть их взаимоотношений, ее и его. Его манера поведения – простодушие, облеченное в хорошую словесную форму. А она постоянно употребляет слово «убийца». Он распускает перья, а она пытается ему противостоять.
эта история перебирает абсолютно все моральные вопросы, которые хотелось бы вытащить на свет божий: наслаждение и боль, кому что достается, кто кому что причиняет, о чем это все вообще, секс без отношений, отношения без секса, все эти конфликтующие тождества. Ты можешь прийти в восторг, расстроиться или возмутиться, но ты не можешь прийти на этот спектакль, устроиться в кресле поудобнее и сказать: «Ну, развлеките меня».
эта постановка в каком-то смысле перестала быть спектаклем и стала событием, особенно на Бродвее. Люди приходили с настолько большими ожиданиями, что нам приходилось ежедневно покорять Эверест. И если ты день за днем играешь роль кого-то, столь страшно разрушающего самого себя, это не может в какой-то мере не отразиться и на самом тебе. Тело не всегда знает, когда оно лжет. Твоя голова знает, а остальное тело ты пропускаешь сквозь все это. Через год исполнения такой роли ты реально пачкаешься злом, ты смотришь в бездну и находишь очень темные закоулки в самом себе. Вальмон – один из самых сложных персонажей, которых тебе хотелось бы – или, возможно, не хотелось бы – сыграть. Исполнение этой роли в течение двух с половиной часов на протяжении двух лет по восемь раз в неделю ставит тебя на грань нервного срыва. Больше никогда. Больше никогда в жизни. К концу сезона мне нужно было либо отправиться в санаторий, либо сменить карьеру. Это была роль, которая пожирала меня заживо.
«антоний и клеопатра». шон матиас. national theatre. 1998
я не понимаю, откуда берется восхищение богатыми
