Доверие - Эрнан Диас
Несмотря на организованную поддержку банкиров, вмешательство промышленников и заверения политиков и ученых, не устававших повторять, что состояние рынка «по существу в норме», акции продолжали стремительно падать. В понедельник, 21 октября, было продано около шести миллионов акций — абсолютный рекорд, выведший из строя все тикеры в стране на два часа. Но это историческое событие затмила истерическая неразбериха последовавших дней. В четверг, 24-го, было продано без малого тринадцать миллионов акций; во вторник, 29-го, более шестнадцати. Тикеры встали почти на три часа. Толпы людей заполонили Уолл-стрит и штурмовали банки и брокерские конторы по всей стране. Когда инвестиционные фонды потерпели крушение и пожрали друг друга, накатила приливная волна продаж, но покупателей не было. Схлынув, эта волна оставила после себя стоячий океан непродаваемых акций и разоренный рынок.
Только одного человека катастрофа, казалось, обошла стороной. Ошеломленным коллегам Раска понадобилось несколько дней, чтобы вполне осознать его положение. Пресса вскоре последовала их примеру. Раск не просто прошел сквозь шторм невредимым — он, по сути, извлек из него колоссальную прибыль. В течение летних месяцев, предшествовавших краху, он постепенно, задействовав дочерние компании, начал ликвидировать свои позиции и покупать золото, поскольку этот актив, привлекаемый и поглощаемый спекуляциями, становился дефицитным как на Уолл-стрит, так и в Лондоне. Что вызывало еще большее изумление, так это точность, с какой он продавал без покрытия огромное количество акций тех самых компаний, которые позже особенно пострадали в кризис. Он договаривался о поэтапных займах акций у бесчисленных брокеров, когда они были на пике, и тут же продавал, пока они еще оставались в цене. Словно он знал, что рынок обвалится, и просто выжидал, пока эти самые акции достигнут дна, чтобы выкупить их за бесценок и вернуть брокерам, получив в процессе баснословную прибыль. Было что-то устрашающее в его неукоснительной систематичности на всех этапах — от выбора компаний и до расчета времени и скрытности сделок. Параллельно с этим он разорвал все остававшиеся связи по долгам, которые объединил и продал в качестве ценных бумаг, и все они вскоре оказались просрочены. Он даже вышел из капитала всех своих фондов, включая и тот, что был учрежден для рабочего человека. В среду, 23 октября, торговый зал биржи накрыл эпический потоп приказов на продажу. Никто не понимал, в чем дело, но, когда всего через два часа Уолл-стрит закрылась, рынок опустился более чем на двадцать пунктов. Следующий день вошел в историю как «Черный четверг». Еще через пять дней, в «Черный вторник», индекс Доу упал на восемьдесят пунктов и акции обесценились на сумму, эквивалентную половине совокупного национального продукта.
Среди всеобщего разорения, в окружении обломков, стоял один лишь Раск. И стоял он в полный рост, выше, чем когда-либо, ведь убытки большинства спекулянтов стали его прибылью. Он всегда умел извлекать выгоду из хаоса и неразберихи, что неоднократно подтверждали его виртуозные операции при задержке тикера, но случившееся в последние месяцы 1929 года не имело прецедентов.
Как только такая картина вполне оформилась, общество не замедлило высказать свое мнение. Это Раск заранее спланировал биржевой крах, говорили люди. Хитростью он разжег безрассудный аппетит к займам, которые, как он знал, невозможно будет погасить. Исподволь сбрасывал свои акции и расшатывал рынок. Искусно распускал слухи и вызывал паранойю. Безжалостно низверг Уолл-стрит и держал под каблуком, устроив распродажи накануне «Черного четверга». Все случившееся — падение цен на акции, неопределенность, игра на понижение, повлекшая за собой панические продажи и в конечном счете крах, погубивший миллионы, — было подстроено Раском. Это его рука направляла невидимую руку рынка[12].
Несмотря на пламенные речи, карикатуры в журналах и газетах (где Раска изображали, как правило, в виде вампира, стервятника или хряка) и распространение мутных или откровенно сфабрикованных разоблачений его карьеры, никто в здравом уме не верил, что один человек был в состоянии обрушить экономику целой страны — и вместе с ней экономику большей части мира. Однако почти всем хотелось найти козла отпущения, и эксцентричный затворник идеально подходил для этого. Так или иначе, даже если это не он спланировал кризис, не кто иной, как Бенджамин Раск, извлек из него неисчислимые выгоды. В финансовых кругах по всему миру, в том числе среди легионов нажитых им врагов, это вознесло его на заоблачные высоты.
◆
Дорогая Хелен,
Вы знаете, как я завалена работой — лекции, обзоры, статьи и прочая суета сует. Кажется, все сговорилось против моего писательства. А мне действительно нужно закончить эту рукопись. Я как никогда сожалею, но должна любезно отказаться от читательской программы в вашей прекрасной библиотеке до конца сезона. Пожелайте мне, пожалуйста, удачи с этим моим паршивым романом!
С наилучшими пожеланиями,
Винни
Уважаемая миссис Раск,
Надеюсь, эти несколько строк найдут вас в добром здравии. Вот уже около трех лет, как я устраиваю серии концертов для народа Каталонии, на которых лучшие в мире солисты и дирижеры выступают перед рабочими, фермерами и студентами. Я финансирую Ассоциацию концертов для рабочих, давая частные выступления, очень похожие на то, которое я собирался провести у вас дома на следующей неделе. Узнав недавно в подробностях об ужасном кризисе, сотрясающем вашу страну последние месяцы, я пришел к выводу, что молчание может оказаться уместнее музыки. Этим молчанием я надеюсь почтить бедственное положение американских братьев и сестер каталонских рабочих, для которых в конечном счете и предназначался концерт на следующей неделе. Я надеюсь, вы и ваши гости простите мне эту отмену в последнюю минуту.
Искренне Ваш,
П. Казальс
Уважаемая миссис Раск,
Большое спасибо за ваше письмо. Хотел бы я отплатить вам за вашу поддержку в течение последнего года-другого. Но, как вы знаете, мой издатель пошел прахом, и бизнес в целом никудышный. Если так подумать, возможно, я ВСЕ-ТАКИ вам отплатил.
Стать фермером и выращивать свою еду кажется не такой уж плохой идеей. А
