Карл Кноблаух - Кровавый кошмар Восточного фронта

2—7 декабря

Осмотры в больницах Тайпау и Кёнигсберга не дали ничего нового. Разочарованный, я возвратился обратно в часть.

8 декабря

На 10.00 назначено совещание с командирами рот. Командир изложил свой личный взгляд на «общий боевой порядок». День прошел в написании писем родственникам погибших в последних боях.

10 декабря

Воскресенье. Командир удалился, сказав, что полчаса хочет побыть один. Этот короткий промежуток времени он использовал для того, чтобы в спокойной обстановке выпить чашку чая. Для этого «культового» действа у него были подготовлены чистая салфетка и китайская чайная чашка. После такого «внутреннего сосредоточения» капитан Вольф снова поднялся и со свойственной ему динамичностью принялся решать поставленные перед ним задачи.

Штабной работы становилось все больше. До сих пор я думал, что для такого рода деятельности не гожусь, но оказалось, что это не так.

13 декабря

За участие в боях между Гумбиненом и Гольдапом был вручен «Знак люфтваффе за участие в наземном бою». Он соответствовал «Штурмовому знаку пехоты».

16 декабря

Вчера рано утром наши позиции были атакованы штурмовиками противника. Потерь у нас не было, но можно было утверждать, что наша вторая линия обороны (позиция «Нельке») известна советским войскам.

Из дивизии прибыл приказ о принятии позиций на первой линии обороны восточнее Гирнена. Роты готовы к маршу. Завтра рано утром мы произведем смену позиций.

17 декабря

3.00. Растянувшись в длинную колонну, роты идут через Брауэрсдорф и Альт-Вустервиц в Гирнен. Командир со штабом выехал вперед.

Блиндаж командного пункта находится в 500 метрах северо-восточнее Гирнена на обратном склоне высоты. Командиры беседуют. Ночь прошла относительно спокойно. Лишь время от времени слышались отдельные выстрелы. Над Брюкенталем висели ракеты.

5.10. Прибыла головная рота. Повзводно начали смену и прием позиций. Надеемся, что русские ничего не заметят и будут вести себя тихо. Позиции проходили в 400—900 м от КП батальона фронтом на проходящую через местечко Брюкенталь с юго-востока на северо-запад имперскую дорогу № 132.

Смененная часть попыталась как можно быстрее покинуть передний край. Была установлена телефонная связь со штабом дивизии. Радиосвязи не было. Я задавался вопросом, что мы будем делать, когда после первого артналета проводная связь будет порвана.

18 декабря

Еще до рассвета связисты проверили состояние провода.

11.10. Прибыл посыльный из 2-й роты. В роте потери — два человека убиты снайпером.

Командир выслушал сообщение и обратился ко мне:

— Напишите приказ по батальону о проблеме со снайперами. Потерь из-за легкомыслия или неопытности у нас быть не должно!

С наступлением темноты убитые из расположения роты были доставлены в тыл к командному пункту батальона. Фельдфебель роты обеспечения заберет их после того, как доставит на передовую боеприпасы, продовольствие и почту.

По радио я услышал удивительную новость: «16 декабря в 5.30 на широком фронте с Западного вала после короткой, но мощной артиллерийской подготовки немецкие войска перешли в наступление и прорвали передовые позиции американских войск между Хоен Венн и Северным Люксембургом. Наступление продолжается под прикрытием крупных сил авиации…»

Я уже думал, что мы не способны на такие мощные удары. Неужели мы сильнее, чем казалось до сих пор?

19 декабря

Сегодня утром в 3-й роте погиб солдат от пулевого ранения в голову. Капитан Вольф был вне себя от ярости и вызвал к себе командиров рот.

20 декабря

Я приехал из 4-го полка. Водитель как раз успел поставить свой вездеход в окоп, когда русские начали тяжелой артиллерией обстреливать наш командный пункт. Я спрыгнул в укрытие. После того как я поднялся, отряхнулся от комьев земли и хотел уже доложить о прибытии, услышал, что командир сказал начальнику связи:

— Группа армий «Центр» была бы разгромлена и в том случае, если бы не было 20 июля!

Я был удивлен. О 20 июля, его причинах и последствиях в штабе до сих пор ничего не говорили. Слишком мало друг друга знали.

Начальник связи вышел с командного пункта и отправился на позиции. Капитан Вольф посмотрел на меня. Я чувствовал, что он ждет от меня высказывания по поводу только что услышанных мною слов.

— Господин капитан, я считаю, что у нас слишком мало информации, чтобы прийти к соответствующему выводу. Для себя лично я этим и ограничиваюсь. И все же меня в этом беспокоит тот факт, что военные из старых прусских фамилий нарушили присягу. Предки Трескова, Штюльпнагеля и всех остальных служили еще Фридриху Великому. Я не могу припомнить, чтобы из них кто-нибудь когда-нибудь нарушил присягу. Они служили, как могли, и ради своего короля шли на смерть!

— Господин Кноблаух, как бы мы ни оценивали мотивы покушения, одно все же неоспоримо: прусский король и фюрер — несопоставимые величины. Прусские офицеры считают себя личными распорядителями своего господина. Они чувствуют себя представителями своего короля независимо от времени и места. Дело их короля было их делом, и наоборот. Это касалось и молодого лейтенанта, и фельдмаршала в равной мере. Но фюрер не является представителем офицерского корпуса. Офицерский корпус, за некоторыми исключениями, считает себя обязанным рейху. Осмелюсь сказать, что принесенные до сих пор огромные жертвы были принесены не ради фюрера, а ради существования рейха. Это относится и к последующим месяцам. Рейх, господин Кноблаух, является нашей величиной, а не что другое! И еще одно я вижу: в королевстве Пруссия офицер был первым человеком в государстве, а в сегодняшнем — партиец. Это сместило качество связи с главой государства и не в последнюю очередь оказало влияние на качество клятвы. Делать нам нечего, русские здесь в Восточной Пруссии через пару недель дадут нам последний бой. И мы его примем, несмотря на то, что большинство из нас не выживет. И наши действия определяются не присягой, которой мы обязаны Гитлеру. Мы будем стоять здесь, в Восточной Пруссии, и, наверное, погибнем, потому что попытаемся защитить рейх и его население от русских, выполняя последний солдатский долг. Это не вопрос присяги, а исключительно вопрос самоуважения. И последнее: мне все равно, чем руководствовался Штауфенберг, когда шел на покушение. Но меня сильно задевает то, что он пожертвовал жизнью своих товарищей-офицеров, а сам ушел. Это все равно, как если бы лейтенант Шнайдер, чтобы отключить меня, сделает это ценой вашей смерти. Вы считаете это возможным?