Бубнов Викторович - Спартак: 7 лет строгого режима

1987 год. До конца первого круга нам предстоят матч в Минске и знаменитая игра в Вильнюсе, после которой Бесков поставил крест на Станиславе Черчесове, пропустившем пять мячей («Спартак» проиграл 2:5), и на какое-то время отказался от идеи избавиться от Дасаева. Но до этого был выезд в Минск (0:0), который запомнился мне диким случаем в гостинице и реакцией на него Бескова.

В Минске Бесков поселил меня в один номер с Дасаевым. Дасаеву после игры надо было срочно возвращаться в Москву сдавать экзамены в институте. К нам в номер постоянно приходили какие-то люди, и Дасаев с ними что-то обсуждал. У него были давнишние связи с минчанами, которым «Спартак» сдал в последнем туре игру в манеже ЦСКА (3:4), что и позволило Минску стать чемпионом.

Тогда и в сборной СССР, которую возглавлял Эдуард Малафеев (до этого он работал в Минске), у Дасаева было полное взаимопонимание с Алейниковым, Зыгмантовичем, Кондратьевым, Гоцмановым и другими картежниками. Дасаев очень лояльно относился к Малафееву, он не хотел, чтобы перед чемпионатом мира в Мексике ему на смену пришел Лобановский.

Малафеев звал Дасаева Ринатиком и сделал его капитаном сборной вместо Александра Чивадзе. В итоге он и Чивадзе, и Блохина убрал из команды. Хотел и меня убрать, но не получилось, потому что Лобановский, на приходе которого настояли и киевляне, и мы с Чивадзе, взял меня в Мексику. Ситуацию пришлось разруливать Вячеславу Колоскову, который тогда возглавлял советский футбол и с которым у нас был серьезный разговор по поводу Малафеева.

После матча с Минском я вернулся в гостиницу прилично уставшим. А я всегда после игр ужинал, немного гулял и ложился спать. На следующий день нам предстояло ехать на автобусе в Вильнюс на матч с «Жальгирисом». Сплю, но ближе к утру сквозь сон — крик, шум, гам. Когда ложился спать, Дасаева в номере не было. Не было его и всю ночь. Под утро он собрал вещи и уехал.

Встаю утром, тут дежурная в номер стучится: «Мне нужно ваше руководство».

Спрашиваю: «Что случилось?» Оказалось, Дасаев пришел поздно ночью. Дверь в гостиницу была заперта, и он стал в нее ломиться. «Старика швейцара чуть не избил, а меня оскорблял так, как немцы в войну не оскорбляли», — сказала мне дежурная.

Зная, как пьяный Дасаев обращается с женщинами, я особо не удивился. Говорю дежурной: «Пошли к руководству». Выясняем, в каких номерах Бесков и Старостин. Стучим в дверь к Бескову. Он чуть ли не в трусах выходит. Не пустил нас внутрь, разговаривали на пороге. Объяснил ситуацию, мол, проблема с Дасаевым. И тут Бесков меня убил: «Это к Старостину».

Я, честно говоря, другой реакции ожидал. Он мог сказать: «Заходите, разберемся». Мог меня отослать: «Я сам разберусь». Бесков же был ярым борцом за режим. Измерял у игроков давление перед тренировками. Подозревал даже меня в пьянстве, хотя я в жизни ни капли спиртного в рот не взял.

«Это к Старостину».

«Хорошо».

Веду дежурную к Деду. Она ему говорит, что если Старостин никаких мер не примет, будет писать в центральные газеты. Даже в конце 80-х в провинции центральные газеты были какой-то последней инстанцией.

Дед говорит: «Пишите».

Ни слова сочувствия! Ни «разберемся», ни «проведем собрание», ничего!

Вот это меня убило наповал. Я понял, что Дасаев в «Спартаке» — огромная сила. Он ничего не боялся. Мог нажраться, вломиться ночью, оскорбить и уехать, как ни в чем не бывало.

Бесков вызвал меня к себе уже после завтрака: «Давай рассказывай, что там было». Я говорю: «Лично ничего не видел, могу рассказать только со слов женщины». Мне казалось, что Бесков должен был возмутиться. Как так: игрок провел ночь неизвестно где, вернулся нетрезвый под утро, устроил скандал?!

Любому был бы конец, даже если бы он без разрешения Бескова просто поехал повидаться с родственниками. Только не Дасаеву.

Меня это возмутило. Дасаев же был еще и капитаном сборной. Когда я Бескову все рассказал, он ответил: «Хорошо. Когда надо, мы это используем». Я понял, что теперь Дасаев на крючке у Бескова и, что бы ни случилось, вякать не будет.

Действительно, после этого Бесков не упускал возможности серьезно накатить на Дасаева. Раньше, когда Бесков указывал ему на ошибку, Дасаев мог возразить, мол, ошибки не было. Начинал придумывать какие-то объяснения. С Бесковым больше никто не смел так разговаривать. Я мог ответить, но не в таком тоне.

А Дасаев говорил: «Вы, Константин Иваныч, лучше с полевыми игроками разбирайтесь». После Минска он чаще всего предпочитал отмалчиваться. А Бескову сказал, чтобы он больше с ним не советовался.

Дасаева спасло то, что Бесков был порядочным трусом. Он хотел, чтобы место Дасаева занял Черчесов. Но в Вильнюсе, где мы проиграли 2:5, Черчесов провалился. С углового пропустил! Прямым ударом! И после этого перед Бесковым встала дилемма: то ли опять Черчесова ставить, что рискованно, то ли вернуть Дасаева и сделать вид, что ничего не было. В итоге спустил все на тормозах.

Позже Женька Кузнецов мне в бане допрос устроил по поводу Минска. Рассказал ему и Родионову с Черенковым историю с Дасаевым.

Говорю: «Что дальше, не знаю, руководство обещало само во всем разобраться». — «И что будет?» — спрашивает Кузнецов. — «Не знаю. Но может быть плохо».

Конечно, Кузнецов о нашем разговоре рассказал Дасаеву. И дальше между нами пошло почти открытое противостояние.

Но по разные стороны баррикад мы с Дасаевым оказались еще раньше. Когда едва не был сыгран договорный матч с «Жальгирисом». Я уже был игроком основного состава, постоянно выходил на поле, и Константин Иванович был мной доволен. Предстояла первая игра с «Нантом» в Кубке УЕФА, а перед ней — последняя встреча с «Жальгирисом», которая для нас ничего не решала, но была важна литовцам.

Сижу, смотрю хоккей на базе в Тарасовке. Отдыхаю. Собираюсь ко сну. Дасаев: «Зайди». Оказывается, собрание команды. Забегая вперед, скажу, что на этом собрании мне предстояло ответить на вопрос: «Ты с нами или против нас?» Выбор для меня был неприемлем. И опять на принятие решения отводилось всего несколько минут. Но об этом — в другой главе.

В 80-е годы моя семья жила рядом с железнодорожной станцией Маленковская в Сокольниках. Оттуда шла прямая ветка до Тарасовки. Молодая жена, дети — хотелось чаще бывать дома. И я втихаря мотался до Маленковской. Ехать было 20 минут. Расписание знал наизусть. Смотрел внимательно, чтобы никто меня не видел. Между ужином и отбоем в 23.00 удавалось выкроить пару часов. Приезжаю домой, поиграю с детьми, поговорю с женой — и назад.

Когда уезжал, прятался на станции. Подходила электричка, и я в нее прыгал. Назад тоже старался вернуться незамеченным. Смотрел, нет ли никого на платформе. Если бы попался на глаза Федору Сергеевичу Новикову, Бесков обязательно об этом бы узнал. Как правило, садился в последний вагон. Как только он останавливался и двери открывались, спрыгивал с платформы и, маскируясь, задами пробирался на базу.