Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков - Александр Иванович Яковлев
Поначалу он увлекся поэзией. Вопреки категорическому настоянию отца поступать на военную службу по примеру старших братьев Андрей Муравьев отдается приливам поэтического вдохновения, подчиняется повелениям не Марса, а Музы. Вспоминая свою юность, писатель объяснял, что не считал «поэзию вещью постороннею, но единственною целью моей жизни, которой совершенно себя посвящу. Как обманываются те, которые гонят меня, полагая, что я ее оставлю; неужели они думают, что променяю будущую славу и утешение всей моей жизни на какой-нибудь чин? Их ослепило земное!».
В 1823–1835 годах Андрей Муравьев ощущает себя поэтом, пишет стихи, поэмы, стихотворные драмы. В первом поэтическом сборнике «Таврида» проявилось романтическое увлечение автора природой и русской историей. Позднее он пишет драму «Битва при Тивериаде, или Падение крестоносцев в Палестине», задумывает грандиозную поэму «Потоп» – и в этом видны как влияние Раича, так и пробудившийся интерес к церковным и библейским сюжетам. В 1820-е годы русское дворянское общество переживало период увлечения разными мистическими учениями, начался перевод Библии на современный русский язык (оборванный в 1824 году на три с лишним десятилетия), библейские темы притягивают поэтов – все это сыграло свою роль в определении круга интересов молодого человека.
По своему рождению и по талантам Андрей Муравьев сразу оказался среди блестящей аристократической молодежи. Впрочем, известный своим злоязычием князь П. В. Долгоруков, будущий эмигрант, признавая достоинства Муравьева, называл его «известным интриганом», склонным вмешиваться в чужие дела и заслужившим прозвище Андрей Незванный.
О стихах молодого красавца Муравьева с одобрением отзываются А. С. Пушкин и П. А. Вяземский, он входит в московский кружок «любомудров», принят в салоне княгини Зинаиды Волконской. Но случались у него и досадные неудачи. В один из весенних дней 1827 года высокий и плечистый Муравьев в салоне Волконской случайно задел и повредил статую Апполона. Свою промашку он по-светски обернул в шутку, тут же написал экспромт: «О Аполлон! Поклонник твой хотел помериться с тобой…». Однако, когда случай стал известным, Пушкин написал язвительную эпиграмму: «Ты, соперник Апполона, Бельведерский Митрофан». Оскорбительными были и тон, и намек на отсутствие формального образования. Имя героя фонвизинской комедии воспринималось как синоним глупца. Причина дерзости в этом кругу была известна: поэт страшился предсказанной ему гадалкой гибели от руки «высокого белокурого красавца» и решил испытать судьбу, ведь эпиграмма была явным поводом к дуэли. К счастью, дело обошлось без поединка.
В то время принято было молодым дворянам служить в армии. Андрей Муравьев после некоторых колебаний поступил на военную службу в 1823 году, начав ее юнкером 34-го егерского полка Второй армии, расквартированной на Украине. По дороге к месту назначения семнадцатилетний юноша едва не утонул при переправе через разлившийся Днепр. В этом испытании и в чудесном спасении он увидел явный промысел Божий. Киево-Печерская Лавра со всеми ее святынями и сам дивный Киев, раскинувшийся на зеленых холмах над широкой рекой, произвели такое сильное впечатление на Муравьева, что он решил при первой возможности навсегда поселиться здесь – и в конце жизни смог выполнить свое решение. В те годы, по воспоминаниям современника, Муравьев «был исполинского роста и приятной наружности. При всей набожности своей он был нрава веселого, сердца доброго, обходителен и любим всеми товарищами, хотя постоянно удалялся от веселых компаний. Он в жизни был весьма воздержан, не пил ни капли никакого вина, любил порядок, чистоту, лошадей и верховую езду. Он тогда уже усердно занимался литературой…».
В 1828–1829 годах Муравьев участвовал в русско-турецкой войне. Но и на театре военных действий он ощущает себя поэтом, задумывает цикл исторических трагедий из русской истории: «Князья Тверские в Золотой Орде», «Святополк», «Василько», «Андрей Боголюбский», «Сеча на Калке». Поэзия и театр – эти две темы занимали его много больше, чем служба. В армии он подружился со своим ровесником, поэтом Алексеем Хомяковым, и речь у них шла только о литературе. Наконец прапорщик Муравьев решает перейти на гражданскую службу.
После сдачи экзамена в Московском университете он был определен в Министерство иностранных дел и причислен к канцелярии главнокомандующего Второй армией фельдмаршала П. X. Витгенштейна.
По окончании боевых действий, вместо возвращения в Петербург, Андрей Муравьев неожиданно для его окружения, но с высочайшего разрешения в октябре 1829 года отправляется в паломничество в Палестину. Накануне отъезда он написал брату Николаю: «Не стану оправдывать или изъяснять пред тобою своего предприятия, ибо ты сам набожен; скажу только, что хотя не давал никогда торжественного обета, но с тех пор, как начал себя чувствовать, дал себе обещание посетить Гроб Господень, но не в той надежде, что там единственно обрету спасение, но из сердечного умиления, из чувства признательности к воплотившемуся Богу!».
В те годы такое путешествие по диким и пустынным местам Османской империи было непростым, зачастую опасным. Воинственные бедуины часто нападали на паломников, тяжелы были бытовые условия. Только весной 1830 года, накануне Пасхи, Муравьев добрался до Святой земли. Он провел в Иерусалиме три недели, успел обойти все храмы и монастыри старого города и его ближайшие окрестности, где ступали Спаситель с апостолами: Гефсиманию, Вифанию, реку Иордан, на берегу которой, по словам самого Муравьева, «каждый стремился погрузиться в священные волны, каждый спешил зачерпнуть немного воды в принесенные меха и сосуды, и взять камень из средины реки, и срезать себе длинный тростник или ветвь ракиты на память Иордана…». Через Иорданскую пустыню Муравьев достиг Мертвого моря – еловом, повидал немало. Если бы тем дело и ограничилось, Андрей Николаевич стал бы одним из немногих в те годы русских паломников, но желание разделить с другими свою радость и поэтический талант подвигли его на описание своих странствий.
Путешествие в Палестину оказалось решающим этапом в жизни Муравьева. Судьба его определилась: отныне и до конца своих дней он служил Православной Церкви, хотя сам оставался в миру и продолжал вести светский образ жизни. Обозревая впоследствии свою жизнь, он писал: «…эта минута была самая решительная в моей жизни; в то мгновение не рассуждал я ни о чем
