Дневник. Том II. 1856–1864 гг. - Александр Васильевич Никитенко
Каково? Нас будут ругать в глаза, будут доказывать всенародно, что Мы варвары и что мы живем только немецким умом, а мы должны проходить это молчанием под предлогом, что считаем себя очень сильными. Притом ведь я говорил о беззащитности нашей народности в печати, нимало не сомневаясь в ее силе на практике. Но Валуеву захотелось меня уколоть. Главное, он не любит, чтобы кто-нибудь смел иметь свое мнение там, где он министерствует. Правду сказать, какой же он дурак! Не умеет обуздать своего крошечногэ чиновничьего самолюбия; и во всякой чужой мысли он видит личное себе оскорбление. Хорош государственный человек! Тем не менее, однако ж, мне надобно держать ухо востро с этим пошляком! Добра он сделать мне не захочет, а зло и захочет и может сделать.
Долго не мог заснуть, потом спал порядочно, хотя недолго, потому что должен был встать рано, чтобы проводить брата на первый поезд, да еще написать о нем письмо к муромскому градскому главе Ермакову (Алексею Васильевичу).
25 июля 1864 года, суббота
Удивительный этот русский народ! Ума не приложишь к нему. Ведь вот, например, теперь заворовался, запил, заплутовался так, что, ей-Богу, серьезно говоря, тяжело с ним жить. А между тем чувствуешь, что в нем есть что-то, которое так и тянет к нему, что-то до того доброе, умное, обаятельное, что никакой немец, никакой француз и даже англичанин не могут с ним сравняться. Вот и бьешься с ним, как рыба об лед. Беспрестанно он то бесит тебя своими гадостями в кабаках, на улицах, на рынках, в мастерских; то в самые мрачные минуты вырывает у вас улыбку веселья своим простодушным, беззлобным и беззаботным пренебрежением всех житейских невзгод и трудностей; то трогает вас до слез какою-нибудь истинно великодушною геройскою выходкою, вовсе не кокетничая ею и не понимая даже смысла ее. Черт знает что это такое! Говорят, этому народу недостает образования. Дай Бог, чтобы он — разумеется, с помощью немногих простых, крепких, честных и серьезно просвещенных душ — дал его сам себе. Беда, если он возьмет то образование, какое хотят ему навязать наши либералы, наши публицисты и наши государственные люди (из письма к И. А. Гончарову).
Отосланы письма к Гончарову во Франкфурт-на-Майне и к Рудницкому в Веймар.
Бенефис Штрауса в вокзале. Сбор Штраусом пожертвован в пользу раненых воинов. Я был с Казимирой и с Сашей. Превосходно играл военный оркестр, состоящий из двухсот пятидесяти музыкантов. Публики было много — и все люди чистые и благонамеренные, особенно женщины, длиннохвостой, короткохвостой и бесхвостой породы, вымытые, чистенькие, выглаженные и выутюженные, хоть сейчас на картинку. Хорошеньких было многое множество. Все было чинно, в высшей степени благопристойно и немного скучновато. Впрочем, скука нам необходима: мы ограждаемся ею от скандалов. Был и государь, но очень недолго. Говорят, он получил депешу, что в Петербурге пожар на газовых заводах где-то, и тотчас уехал.
26 июля 1864 года, воскресенье
Ивановский мне сказал, что между множеством честных людей ему попадались и бесчестные. «Я был несчастнее вас, — отвечал я ему, — между множеством бесчестных я находил только иногда и честных людей».
29 июля 1864 года, среда
Прелестное утро, и я вдоволь нагулялся по полям, дойдя до деревни Поповки и до финской церкви. Возвратился в половине двенадцатого с огромным букетом полевых цветов.
30 июля 1864 года, четверг
Вчера мне говорили, что у государя в Петергофе украли лошадь. Эта дерзость возможна при той распущенности и безнаказанности, какие господствуют у нас везде.
7 августа 1864 года, суббота
Наше время отличается, между прочим, страшными неурядицами всякого рода. Вот, например, в Петербурге полиция потеряла всякое значение, и всевозможные бесчинства ежедневно и безнаказанно совершаются на глазах у всех. Пьянство дошло до неслыханного безобразия. Нет номера «Полицейских ведомостей», в которых бы не было объявлено о нескольких несчастных и даже смертных случаях от пьянства. А сколько не объявленных! Было несколько случаев смерти от пьянства детей четырнадцати и пятнадцати лет. Я как-то говорил об этом с членом Государственного совета, бывшим министром финансов, Княжевичем, что высшему правительству пора бы подумать об этом нравственном и общественном безобразии. «Да, — отвечал он мне весьма равнодушно, — по этому поводу хотят принять кое-какие меры».
А что делается по губерниям! Вот и пресловутая акцизная система! Воровства совершаются с неслыханною наглостью, и краденое, разумеется, никогда не отыскивается. Воры, несколько раз уже пойманные и выпущенные на волю, снова производят свой промысел с усиленною дерзостью, как и следует при такой неслыханной безнаказанности. Ежедневно почти «Полицейские ведомости» извещают о задавленных и искалеченных на улицах скорою ездою, которая запрещена законом, но, видно, разрешена гуманным болваном генерал-губернатором Суворовым. Порядочных женщин всенародно оскорбляют на улицах и гуляньях. На невских пароходах, развозящих публику по островам, свирепствуют такие беспорядки и произвол содержателей их, что об этом и говорить скучно и гадко. Недавно полиция, выведенная из терпения наглым нарушением правил со стороны распорядителей этих пароходов и беспрерывными жалобами со стороны публики, явилась, в лице частного пристава, в контору «Северного пароходного общества» с требованием прекратить беспорядки. Но контора буквально прогнала частного пристава, объявив ему во всеуслышанье, что она знать не хочет никаких полицейских порядков. Об этом сама полиция объявляет печатно в своей газете. Сделано ли какое взыскание за такое нарушение законов и общественного порядка — неизвестно, а известно только то, что беспорядки на пароходах после того усилились.
В Петергофе на станции железных дорог во время иллюминации 27 июля роздано было билетов вдвое против того, сколько могли вместить вагоны. От этого произошли давка и страшный беспорядок. Публика, видя, что власти не действуют и граждане оставлены без защиты и преданы в жертву разбойникам-антрепренерам, наконец, решилась сама расправиться. Она перебила в вагонах стекла, поколотила служащих и разбила кассу, и так далее, и так далее, и так далее. Что все это значит? Что значит это потворство негодяям в ущерб честным и мирным людям?
По нашим законам требуется собственное признание преступника для учинения ему законного наказания. Этот закон, очевидно, остаток того варварского законодательства, которое очень легко оканчивало всякое уголовное дело собственным признанием преступника, потому что в руках властей были такие милые и удобные средства добывать это признание, как кнутья, дыбы и
