Дневник. Том II. 1856–1864 гг. - Александр Васильевич Никитенко
Когда естествоиспытатель занимается исследованием природы, он имеет дело с различными видоизменениями природы. Когда он переносит свой микроскоп и скальпель на почву исследований о человеке, то видит перед собою ту же материю, только измененную и усовершенствованную. Это очень натурально. Человек возникает и вырабатывается из той же грязи, из какой возникают и вырабатываются дуб и обезьяна. В нем совершаются те же процессы жизни, только под другими условиями и дающие другие результаты, — это ясно до очевидности, до осязательности. Тот же всеобщий мировой закон господствует в нем, как и во всем прочем. Он, по выражению Спинозы, вещь между вещами. Но вот в том-то и вопрос: точно ли тот же закон господствует в нем, как и во всем прочем? Если смотреть на одну его половину, то выходит так; если смотреть на другую, — то нет никакой возможности изложить ее одним и тем же законом. Тут кроется что-то другое, о котором по меньшей мере следует сказать, что мы о нем ничего не знаем. Но незнание о существующем не доказывает его небытия.
Каким образом мы представляем себе то, чему соответствующего нет ничего в природе? Каким образом мы можем заблуждаться? Это игра нервной системы, комбинации восприятия и ассоциаций нервных потрясений, отвечают материалисты. Положим, так. Пусть это будет статика и механика представлений. Но каким образом может из них возникнуть и составиться сила, которая явно хочет и может идти наперекор принудительному натиску механических комбинаций? Как и откуда возникает вокруг сила, которая катящемуся шару дает толчок и заставляет его мчаться по совершенно новому направлению? Одним словом, как из механики может возникнуть воля — эта совершенная, диаметральная противоположность всякой механике?
28 июня 1864 года, воскресенье
Вечером приехал А. М. Княжевич с Александрою Христиановною. После небольшой прогулки и чаю я проводил их на дебаркадер и после немножко послушал музыку. Гуляющих, по обыкновению, было множество, особенно широчайших кринолинов и безмерных хвостов.
1 июля 1864 года, среда
Вот и перемена погоды! Жаловавшиеся на жары теперь могут успокоиться. Наступили дни реакции. Ночью шел сильный дождь опять. Теперь десятый час утра, тучи нестройными клочьями, гонимые ветром, бродят в сумрачном пространстве; солнце как-то нехотя и на минуту проглядывает сквозь них. Видно, что оно устало, посылая нам так долго свой лучезарный блеск и теплоту — долго, то есть целый месяц. По-здешнему, месяц постоянно прекрасной погоды — это такая милость природы, которой мы удостаиваемся раз в несколько десятков лет. Исключение прошло, нормальное состояние берет свое. Теперь 11 R тепла, но это только начало. Мы непременно спустимся до 9R, а может быть, и к 7–8R.
С 10 июня я начал заниматься сочинением статей для Академии наук. Их будет несколько под названием: «Литературные наблюдения и исследования». Не знаю, будут ли довольны мои академики. Это философия литературы, а они обыкновенно ожидают от себя и других каких-нибудь трактатов о найденном каком-нибудь засаленном и запыленном лоскутке бумаги, отрытом в каком-нибудь архиве с вариантом по какой-нибудь рукописи. Но я сказал трактатов неверно. Они довольствуются простым так называемым заявлением фактов, называя громким именем факта всякую дрянь, без рассуждений и выводов. Я предпринял смелое дело — во-первых, рассуждать о литературе, вместо того чтобы рассуждать о буквах и словах, во-вторых, отыскивать смысл и значение того, что люди говорят и пишут в течение веков.
Знакомство с Марьей Антоновной Быковой, вдовой умершего сенатора Быкова, которая есть невеста дяди Марка, или, что все равно, Марка Николаевича Любощинского. Она сама сегодня к нам приехала знакомиться и обедала у нас. Она уже далеко не первой молодости и мать трех сыновей, из коих первому 10 лет. Мне показалась она женщиной весьма порядочной с весьма приятными и даже привлекательными, хотя полуувядшими чертами лица. В ней нет ничего напыщенного, барского и суетного. Видно, что она знает жизнь и умеет отличать существенное от пустого и мечтательного. Кринолин ее умеренный, а хвоста почти вовсе нет. Шляпка пристойная, без крылышка — символа летания по магазинам и поднебесным пространствам либеральничанья, которого молоденькие наши ветреницы набрались у таких же юношей, брадатых и безбородых профессоров. Видно, что она не имеет ни малейшего понятия о философии Петра Лавровича Лаврова, что и делает ей великую честь.
2 июля 1864 года, четверг
Холодно, только 10R тепла поутру. Северовосток затянул свою обычную песню, и теперь черт знает, когда он перестанет.
Пусть люди происходят не от одной; а от нескольких пар, пусть существует какое угодно разнообразие в происхождении и характере рас, но не подлежит сомнению, что где есть разумность, там и настоящий человек, и что разумность есть источник таких сходств, которые человеческому роду дают характер единства и самостоятельности между всеми творениями вселенной.
3 июля 1864 года, пятница
Заседание в Совете по делам книгопечатания. Объявлено распоряжение министра о прекращении полемики между газетами остзейскими и московскими. Первые открыто проповедовали сепаратические идеи, обособление Остзейского края, нерасположение и ненависть русских немцев к России, вторые — восстали против этого. Я возвысил свой голос — могу сказать, возвысил, потому что говорил горячо, — выражая следующую мысль: положим, что прекращение подобной полемики вещь хорошая, министр решил его, и дело с концом. Но позволено ли будет немецким газетам в статьях не полемического свойства продолжать выражать свои тенденции против России и доказывать, что остзейские провинции составляют совершенно отдельное от нее целое, связанное всякими своими интересами более с Германией, чем с ней? Если это будет допущено, по слабости ли цензуры или попущению местных властей, то на каком же основании может быть воспрещено русским газетам возражать против этого направления остзейской прессы? Высшая цензурная власть не должна допустить это, но в таком случае надобно принять решительные меры, чтобы это и было так. Тогда исчезнет само собою не только полемика, но и повод к ней, что важнее всего.
На мою речь последовало согласие прочих членов — не знаю, притворное или искреннее. Турунов по крайней мере что-то долго вертелся около общих мест, но я настоял, чтобы это было определительно заявлено в нашем протоколе.
4 июля 1864 года, суббота
Типы из общественной и нравственной среды. Философ-филантроп и прогрессист. — Космополит. — Реалист.
5 июля 1864 года, воскресенье
Целый день свирепствовал дождь, даже с небольшою грозою. К особенностям дождей нынешнего лета принадлежит то, что они падают на землю не каплями, а целыми потоками. Еще замечательно то, что
