Карен Брутенц - Тридцать лет на Старой площади

Южный Йемен в те годы — очень небольшое по населению (2 млн. человек), но по территории средней величины государство (четыре Португалии и полторы Греции) на юге и юго-западе Аравийского полуострова, как бы разделенное на две части, резко отличающиеся друг от друга. Столица Аден — норт и крупный нефтеперерабатывающий завод, многие тысячи рабочих, кварталы вполне современных домов (район Маалла). И вся остальная республика: здесь господствовали племенные отношения, здесь и до сих пор, как, например, в городке Шибам, возвышаются ведущие свою родословную от XIV века глинобитные, циклопические «небоскребы» в двенадцать-шестнадцать этажей, из окон которых торчат желоба: своеобразная «канализация».

Южный Йемен пережил 130 лет господства англичан. Их привлекало сюда стратегическое положение Адена, лежащего на перекрестке путей, которые связывали Европу (Англию) с Азией (Индией), Африкой, Австралией. Южиойеменский лидер Абдель Фаттах Исмаил имел все основания назвать Аден «русалкой Красного моря». Защищенная с севера горой Ахдар (к которой притулился город), а с юга контролирующим вход в нее островом Сира, аденская бухта, изящно врезанная в скалы, издревле считалась идеально приспособленной для судов каботажного плавания. В конце 70-х годов сюда ежегодно заходило в среднем около 6 тыс. судов общей грузоподъемностью до 30 млн. тонн.

С середины 50-х годов в Адене размещалась штаб-квартира Верховного командования британских вооруженных сил на Аравийском полуострове, преобразованного затем в Средневосточное командование. Здесь же были расквартированы от 10 до 15 тыс. военнослужащих, построено 19 аэродромов. В Белой книге от 2 февраля 1964 г. Лондон подтвердил, что намерен «превратить Аден в постоянную военную базу, оснащенную всеми необходимыми средствами… для защиты британских интересов в районе Персидского залива и других районах к востоку от Суэца». Но не прошло и четырех лет, как южнойеменцы, взявшись за оружие, вынудили англичан убраться.

Советский Союз признал новорожденное государство через три дня после того, как был поднят флаг независимости, — 3 декабря 1967 г. В первую очередь Москву, несомненно, привлекала все та же стратегическая ценность Адена. Свою роль играли и идеологические мотивы. Если не говорить о коммунистах, то в Южном Йемене «угнездились» самые левые силы в арабском мире. Это, на мой взгляд, явилось результатом сложения прежде всего двух факторов.

Во-первых, сказалась, как любил повторять Исмаил, открытость «внешним ветрам». В межарабском Движении арабских националистов (ДАН), из которого вырос Национальный фронт Южного Йемена (НФ), изначально действовало левое, марксистское крыло (сам А. Исмаил, группа братьев Баазибов и др.), хотя это отнюдь не совпадало с платформой Движения: в ДАН даже существовал специальный партийный суд, который, в частности, карал за чтение марксистской литературы или общение с марксистами.

Во-вторых, в отличие, скажем, от Индии, англичане в Южном Йемене («маленькая страна — справимся») действовали недальновидно и довели дело до вооруженной борьбы, которая, как и повсюду, и здесь послужила одним из «левообразующих» факторов.

Уже в день провозглашения независимости Генеральное руководство НФ заявило, что Фронт намерен работать «над созданием идейной авангардной партии», которая сможет «руководить массами и обеспечить для них светлое будущее». И 10 лет спустя, вопреки рекомендациям КПСС, была создана Йеменская социалистическая партия (ИСП). Ее идейной основой провозглашались «принципы научного социализма». Исмаилу хотелось даже назвать партию «коммунистической». Настойчивые советы КПСС, предупреждавшей против такого «вызова арабскому, мусульманскому миру», привели лишь к тому, что о марксистско-ленинском характере ИСП было сказано в закрытой резолюции съезда.

Это, конечно, был искусственный или, во всяком случае, искусственно форсируемый, пусть даже с лучшими побуждениями, процесс. Лишь часть руководства и среднего звена партии пришла или же «прислонилась» к марксизму, да еще зачастую погруженному в националистический «раствор». По словам заместителя Генерального секретаря партии С.С. Мухаммеда, в 1986 году из 32 тыс. членов и кандидатов партии 2 тыс. были вовсе неграмотными. И «очень многие», заметил он, «не в состоянии избавиться от кланово-племенных пережитков». Впрочем, не думаю, что в этом смысле «коренная» прослойка партийных организаций ВКП(б) в Средней Азии в начале 20-х годов отличалась принципиально. Но там действовал российский скелет, российский мозг партии…

В основе отношения руководства НДРЙ к Советскому Союзу, бесспорно, лежали государственные интересы — расчет на помощь и военное сотрудничество, на политическую поддержку в противостоянии постоянному давлению западных держав. К тому же и в арабском мире Южный Йемен чувствовал себя чуть ли не в изоляции, поскольку многие видели в нем «страну-отщепенца», отошедшую от исламских принципов. Причем это касается не только откровенно враждебных Саудовской Аравии и Северного Йемена, прибегавших то и дело к вооруженным вторжениям, но и к Сирии, Ираку и особенно Ливии, которая неоднократно демонстративно прерывала экономическое сотрудничество.

Но ведь стоило только южнойеменцам изменить свою политику, как они получили бы большие выгоды. США и тут использовали политику кнута и пряника. Так, в 1977–1978 годах они попытались вытеснить Советский Союз, используя стремление главы НДРЙ С. Рубейя Али наладить отношения с Саудовской Аравией в расчете на ее финансовую помощь. В октябре 1977 года на сессии Генеральной Ассамблеи ООН с ним встретился Вэнс, а в июне 1978 года, когда Рубейя был смещен, на полпути в Аден с задачей наладить сотрудничество находился эмиссар госдепартамента. Ему пришлось вернуться.

Для меня несомненно, что в позиции южнойеменцев большую роль играли приязнь и доверие к Советскому Союзу, их политический, а в определенной мере и идеологический выбор, обусловившие готовность и желание выступать его союзником.

Советско-южнойеменские отношения развивались довольно безоблачно. НДРЙ поддерживала нашу позицию практически но всем международным вопросам. Мы вообще были ведущими, а южнойеменцы — ведомыми. Но вот парадокс: в этих обстоятельствах наиболее рельефно проступили не только позитивные стороны советской политики, но и ее ошибки, ее минусы. Кстати, именно из Адена в январе 1987 года я послал в Москву пространную телеграмму о крупных изъянах в политике Советского Союза в «третьем мире» и необходимости выработать долгосрочную ее концепцию. Горбачев дал соответствующее поручение МИД, Международному отделу и Госкомитету по экономическому сотрудничеству (ГКЭС). Но события в Союзе вскоре начали разворачиваться столь круто, что тема стала терять актуальность.