Игорь Русый - Время надежд (Книга 1)

Едва началось контрнаступление у Москвы, еще не обозначился его размах, как в Тихом океане японцы неожиданно атаковали американскую базу Пирл-Харбор. Германия и ее другие союзники тоже объявили войну Соединенным Штатам. Было ясно, что это готовилось к падению Москвы. Война теперь охватила весь земной шар.

Переставляя флажки на карте, Невзоров думал иногда о том, с чего все началось. Казалось бы, мелкие территориальные претензии европейских государств обернулись дракой шестидесяти стран мира с населением около двух миллиардов человек. Война, как любая ссора, если не приглушить ее в начале, разрастается, возбуждает остальных и заставляет по соображениям экономического характера или с надеждой урвать для себя кусок выступить на чьей-то стороне.

Утром 15 декабря Невзоров передвинул флажок западнее того места, где обозначен город Клин. Здесь была разгромлена окруженная группировка немцев.

Министр иностранных дел Великобритании, прилетевший в Москву, захотел сам увидеть места недавних боев. Англичане явно сомневались, что германской армии вдруг нанесли такое поражение. В свите Идена были офицеры разных миссий, и Шапошников приказал Невзорову сопровождать их.

Клин еще дымился. Чернели обгорелые, пробитые стены зданий. Едко пахло гарью. Ветер бренчал сорванными лоскутами жести крыш. На улице возле брошенного "мерседеса" грудой лежали трупы солдат. Видно, их перетащили сюда, чтобы закопать в какой-нибудь яме. Тут же валялись немецкие каски, были сложены винтовки, автоматы, минометные стволы, неиспользованные гранаты. По развалинам бродили саперы, осторожно водя миноискателями над грудами кирпича. Несколько женщин, волоком тянувшие двух убитых солдат, остановились, разглядывая иностранные лимузины.

Дипломаты щелкали фотоаппаратами. Генерал Лелюшенко, командовавший теперь 30-й армией, объяснял Идену ход боев. И переводчик торопливо повторял номера разгромленных дивизий, количество подбитых танков и захваченных орудий. Иностранная речь непривычно звучала на русском холоде, среди развалин города.

- Много немцев убито? - глядя на трупы, спросил через переводчика Идеи.

- Тысяч двадцать, - ответил ему спокойным голосом командарм. - На моем участке.

Идеи как-то недоверчиво поджал губы. Длинная меховая шуба, островерхая шапка придавали ему вид грузного, массивного человека. Подбородок он укрыл шарфом, и ворсинки, заиндевев от дыхания на тридцатиградусном морозе, торчали, как белые иглы. Английские офицеры в своих коротких пальто ежились, топали ногами, чтобы согреться.

Из переулка вывели большую группу пленных. Многие были с обмороженными, распухшими лицами, у некоторых руки обмотаны тряпьем, а поверх шинелей накинуты одеяла. Идеи заговорил вдруг с ними понемецки.

- Ja, ja... Kaputt! [Да, да... Конец! (нем.)] - едва разлепляя черные губы, ответил солдат. Но шагавший позади ефрейтор ткнул его кулаком в шею. И, должно быть по флажку на лимузине определив, что здесь англичане, ефрейтор сиплым, простуженным голосом выругался.

Идеи что-то сказал переводчику на английском языке.

- Министр иностранных дел Великобритании хотел бы увидеть поле сражения, - объяснил тот.

Командарм жестом указал на машины. И, толкая друг друга, все забрались в кабины, где не было холодного ветра. Колонна легковых автомобилей снова покатилась через город.

В машине с Невзоровым ехали три английских офицера. Один из них, моряк с веселыми, живыми глазами, хорошо знал русский язык. Вторым был майор авиации, одетый в штатское пальто, который числился сотрудником посольства и имел дипломатический паспорт. Этот майор с невозмутимым, длинным лицом вызвал у Невзорова особый интерес. Перед поездкой он узнал, что майор является кадровым английским разведчиком и еще в 1918 году работал в Петрограде. Третий, старший из них, в чине полковника, за все это время не проронил ни одной фразы. Его морщинистое, широкое лицо с тонким носом и блестевшими, как перламутр, зубами словно дополняла толстая сигара. Выкуривая одну сигару, он тут же доставал из массивного кожаного портсигара следующую. И в машине плавал крепкий аромат гаванского табака.

Дядя Вася, одной рукой едва касаясь руля, показывал иностранцам лихость русского шофера, виртуозно объезжая глубокие воронки и разбитую немецкую технику.

Колонна автомобилей вырвалась из дымных развалин города. И сразу открылась картина битвы. Вдоль шоссе стояли брошенные орудия, самоходные пушки.

На обочинах и в поле бугрились трупы. Мороз сделал их лица фиолетовыми, а глазницы запорошило снегом.

Встречались санитарные автобусы, набитые мертвецами, разбитые бронетранспортеры с раскиданным около них штабным имуществом. Моряк, хватая Невзорова за руку, то и дело выкрикивал:

- Какое побоище... They left everything... even their wounded [Они бросали все... даже раненых (англ.).]... Это дорога смерти!

Полковник молчал, но сигара его то передвигалась из угла в угол широкого рта, то подпрыгивала к носу.

А увидев сразу десяток танков, разбитых авиацией, он вынул из кармана зеленоватый банкнот и вручил моряку.

- Честный выигрыш, - засмеялся тот, помахивая банкнотом. - Мы заключили пари еще в Лондоне. Сэр пережил Дюнкерк и говорил, что Москва не устоит. Вы понимаете?

- Ишь ты, - хмыкнул дядя Вася, наклоняясь к рулю.

Ближе к фронту начали попадаться идущие строем бойцы. Около подбитого бронетранспортера устроила привал какая-то рота. Горел костер из немецких соломенных валенок.

Шоссе впереди оказалось забитым итальянскими грузовиками. На поле стояли брошенные танки.

Машины остановились. Идеи, а следом и другие выбрались из автомобилей. Снова защелкали фотоаппараты. Молчаливый полковник наклонился, разглядывая убитого немецкого офицера. Шинель на трупе была распахнута.

- Не правда ли, у мертвых на лице яснее выявляется прежняя натура, сказал моряк. - Этот, можно думать, имел благородство, что стало редким...

"Может быть, - отметил Невзоров. - Конечно, приспособленцы спасали шкуру". Ему вспомнился долгий спор западных философов, начавшийся еще после той войны: отчего уцелевшие в их странах будто несут печать вырождения. Философы не сумели ответить. И то поколение было просто названо "потерянным". Думают ли, затевая войну, об этой стороне, может, главной для будущего народа?

Идеи повернулся и глядел на русских бойцов, отдыхавших у бронетранспортера. Один боец неторопливо переобувался, выставив голую маленькую ступню.

Невзорову даже показалось знакомым юное лицо того бойца, его строгие глаза под надвинутой каской.

- Does he rally feel cold! [Неужели ему не холодно! (англ.)] - произнес Идеи.

Моряк ответил ему и, растирая перчаткой узкий подбородок, сказал, уже как бы переводя это на русский язык: