Опыт биографии. Невиновные - Феликс Григорьевич Светов
Я оторопела. Я совсем не ожидала, что мне придется отвечать на подобные вопросы. Похоже, беседа о суде присяжных начала приобретать какое-то странное направление.
— Я в бизнесе не очень-то разбираюсь.
— Ну да. Вы занимаетесь жертвами судебного произвола. А сами-то не боитесь оказаться в тюрьме? — Голос Дружинина вдруг показался мне каким-то зловещим.
— Вообще-то нет. Я ведь ничего противоправного не совершаю. С какой стати вы меня тюрьмой пугаете?
— Я не пугаю, — хихикнул мой собеседник. — Просто в жизни всякое бывает.
Я поняла, что ничего существенного из него выудить не удастся. А продолжать разговор о «жалком» Алексее Летучем и плохих правозащитниках мне стало неинтересно и даже противно.
— А почему, собственно, вы интересуетесь присяжными? Ваш главный редактор одобряет такую деятельность?
— Мой главный редактор вполне одобряет. А вообще-то я работаю на себя. Может быть, когда-нибудь напишу детективный роман о присяжных заседателях.
— Это будет очень скучная книга, — возразил Дружинин. — Не советую.
Я решила, что пора уходить. На прощание Александр Владимирович пожал мне руку и попросил передать привет адвокату Сваровской.
По дороге домой в маршрутном такси я по памяти записала свой разговор с ним. Потом, сидя за компьютером, анализируя этот разговор, поняла, что Дружинин знает не только о моей дружбе с Аней Сваровской; он знает обо мне гораздо больше, чем я о нем.
Потом навела справки и выяснила, что Александр Дружинин заканчивал военное училище и имел отношение к спецслужбам. Вероятно, при отборе присяжных он намеренно скрыл подробности своего прошлого.
* * *
Аня Сваровская объяснила, что в Верховном суде отменить обвинительный приговор, вынесенный после вердикта присяжных, практически невозможно. Для этого нужно доказать, что коллегия присяжных была собрана с нарушениями закона и присяжные не имели права выносить вердикт. У адвокатов не было доказательств, что присяжных созывали не по закону и что они были заранее заточены под обвинительный вердикт. Но они нигде не могли найти опубликованный список присяжных заседателей для городского суда. По закону, он должен был появиться в «Вестнике мэрии» в начале года. Шел апрель, а его так и не опубликовали. Я попросила депутатов городской Думы найти мне этот список. Все они отказались, ссылаясь на разные причины. Один из них признался, что, хотя список не засекречен, подобраться к нему довольно сложно. В редакции «Вестника мэрии» задержку с публикацией списка объяснили техническими причинами.
Излагая одну и ту же легенду: я — социолог, и телефон присяжных мне дали в суде — я продолжала их обзванивать. Большинство из них отказывались говорить, объясняя, что опыт был не очень приятным и сказать им нечего. Уборщица из ЖЭКа Валентина сначала согласилась и даже пригласила меня к себе домой. О времени, проведенном в суде, она вспоминала с явным удовольствием и подчеркнула, что в коллегии присяжных кроме нее собрались очень серьезные люди. «Я одна простая баба Валя туда затесалась», — призналась она мне по телефону. Судя по всему, угрызения совести ее не мучили. Правда, во второй раз, когда я позвонила, чтобы узнать, когда можно к ней приехать, баба Валя уже разговаривала с опаской и заявила, что ей «посоветовали с социологом не встречаться и ничего не рассказывать».
Глава восемнадцатая
«Это похоже на службу в горячей точке…»
Валерий Иосифович Механик был в списке присяжных под № 5. Прочитав его краткую биографию: «Ученый-математик, пенсионер, 64 года, часто ездит за границу. На 26 апреля назначена очередная командировка», я решила, что с ним точно каши не сваришь. Поэтому удивилась, когда оказалось, что «дядечка-ученый» готов разговаривать. Я представилась социологом, собирающим информацию для диссертации о суде присяжных и о его первых шагах в новой России.
— Я охотно пригласил бы вас к себе домой, если вас не смутит беспорядок в моей холостяцкой квартире, — с дотошностью математика объяснял мне Механик. — Не сегодня завтра у меня должны менять батареи. Так что нашему разговору вполне могут помешать. Вы приготовьте свои вопросы, пошлите их по факсу, чтобы я был готов отвечать, — попросил он.
Я быстро сочинила пятнадцать вполне нейтральных вопросов о суде присяжных, о роли адвокатов, прокуроров, судьи. Мне не терпелось увидеть Механика. Мне казалось, поговорив с ним, я пойму, что происходило в совещательной комнате и почему двенадцать присяжных послали Летучего на пятнадцать лет в лагерь строгого режима.
Валерий Иосифович жил в двухкомнатной квартире в блочном доме недалеко от Марьиной рощи. Поздоровавшись, он сразу пригласил меня пройти в одну из комнат. Это был настоящий музей. Механик с лихвой оправдывал свою говорящую фамилию: вся комната была заставлена астролябиями — старинными приборами для изучения звездного неба, которые были настоящими произведениями искусства.
Валерий Иосифович рассказал, что собирал эту коллекцию всю жизнь и теперь не в силах с ней расстаться. Он уже завещал ее внуку.
— В моей жизни всегда было две страсти — математика и астролябии, — признался он, показывая свои сокровища. — Поэтому и долгой семейной жизни не получилось. Жена сбежала, не выдержав моих увлечений. Дочка изредка навещает, зато внук бывает каждое воскресенье. Простите, я, кажется, отвлекся. Обожаю показывать свою коллекцию. А теперь я слушаю ваши вопросы.
— Вопросы? Но вы ведь получили их по факсу.
Я с интересом разглядывала Валерия Иосифовича. Типичный математик — лысоватый, в очках, с чуть рассеянным взглядом, но с быстрой реакцией.
— Ах да.
Валерий Иосифович вышел из комнаты и вернулся с блокнотом, в который, судя по всему, он уже переписал мои вопросы и набросал ответы.
— Что ж, начнем. Вы можете спрашивать меня. А я буду отвечать.
— Я решила, что сейчас самое время достать из сумки диктофон.
— Вы хотите записать нашу беседу? — На минуту Валерий Иосифович задумался. — Так уж и быть, валяйте.
— Вы впервые оказались в суде. Вам было поручено вершить правосудие. Ваше самое сильное впечатление?
Механик будто бы удивился этому вопросу. Закрыл глаза. Казалось, он пытается вспомнить и вновь пережить то, что испытал в суде присяжных. Наконец он ответил:
— Меня поразили два обстоятельства, о которых, впрочем, можно было догадаться заранее. Низкая юридическая культура самих присяжных и моя в том числе. Неготовность сторон обвинения и защиты к работе в таком суде. И прокуроры, и адвокаты не были нацелены на нас. Создавалось ощущение, что они не чувствуют присяжных. Поэтому получалось, что
