Роберт Масси - Николай и Александра

Все эти пять суток, которые пробыл в Могилеве государь, он проявлял привитые ему еще с детства спокойствие и самообладание. 6 марта государь прощался со своей Ставкой. В большом зале в управлении дежурного генерала собрались все служащие, великие князья Сергей и Александр Михайловичи, Борис Владимирович, свита, генералы, офицеры и гражданские чины Ставки с генералом Алексеевым во главе. Тут же построилась команда нижних чинов от частей, расквартированных в Могилеве. Одетый в кубанскую пластунскую форму, вспоминает очевидец, государь спокойно вышел на середину зала, помолчав, начал говорить. По окончании речи он сердечно поблагодарил всех за труды и выразил уверенность, что Россия вместе с союзниками добьется победы над врагом. С ответным словом выступил взволнованный генерал Алексеев. Государь подошел и крепко обнял его. Послышались рыдания. Однако, продолжает очевидец, все знали, что Его Величество уже отрекся от престола, и никто не решился отговаривать его. Николай Александрович поклонился всем собравшимся и вышел из зала.

В своем кабинете он попрощался с иностранными наблюдателями. По словам генерала Хенбери-Уильямса, государь, одетый в полевую форму, выглядел утомленным и бледным; глаза, окруженные синевой, запали. С улыбкой встав из-за стола, он предложил гостю сесть на диван и опустился рядом сам. «Он сказал, что намеревался осуществить реформы, – писал впоследствии генерал, – но события развивались слишком быстро, и он не успел сделать этого. Что же касается того, чтобы отречься в пользу цесаревича и поставить при нем регента, он не смог пойти на подобный шаг, не в силах расстаться с единственным сыном. Он знал, что императрица того же мнения. Он надеялся, что… ему не придется уезжать из России. Полагал, что ему разрешат поселиться в Крыму… Если же придется уехать, то он предпочел бы Англию… Он прибавил, что необходимо оказать поддержку существующему правительству, поскольку это самый верный способ сохранить Россию в рядах союзников и закончить войну… Он высказал опасение, что революция приведет к развалу армии. После того, как я попрощался с императором, он повернулся ко мне и произнес: „Помните, самое главное – это разгромить Германию“».

Изменение статуса государя тактично скрывалось окружающими, продолжавшими оказывать ему знаки внимания. И тем не менее… Наутро, вспоминает великий князь Александр Михайлович, генерал Алексеев «просит нас присягнуть Временному правительству. Войска выстраиваются перед домом, в котором живет государь… Это батальон Георгиевских кавалеров, отделение Гвардейского железнодорожного батальона, моя авиационная группа и все офицеры штаба… Не могу понять, как можно давать клятву верности группе интриганов, которые только что изменили данной присяге. Священник произносит слова, которые я не хочу слушать. Затем следует молебен.

Впервые за триста четыре года существования монархии на молебне не упоминается имя государя». В связи с отречением императора в Могилеве состоялись митинги. Вечером в городе устроили иллюминацию, по улицам бродили толпы народа и что-то кричали. В окнах городской управы, напротив окна кабинета государя, вывесили два огромных кумачовых флага. Свитские офицеры один за другим принялись удалять с погон царские вензеля и срезать адъютантские аксельбанты. Государь отнесся к этому снисходительно, и 8 (21) марта Алексеев телеграфировал Брусилову: «Низложенный император понимает такую необходимость и разрешил немедленно снять вензеля и аксельбанты».

На второй день пребывания его величества в Ставке из Киева приехала императрица Мария Федоровна. «Известие об отречении Ники поразило нас, как удар грома, – вспоминала великая княгиня Ольга Александровна, находившаяся в то время с родительницей в Киеве. – Мы были в недоумении. Мама была в ужасном состоянии. Она твердила, что большего унижения она в жизни не испытывала… Во всем она винила Аликс». Прибывший в Могилев поезд вдовствующей императрицы подошел к царской платформе. Спустя несколько минут в своем автомобиле подъехал Николай Александрович. Поздоровавшись с двумя казаками, стоявшими у дверей вагона, он вошел. Государь оставался наедине с матерью два часа. Когда Сандро вызвали к ним, Мария Федоровна сидела и плакала навзрыд. Государь, глядя себе под ноги, стоял неподвижно и курил.

Вдовствующая императрица пробыла в Могилеве три дня. Жила она в своем вагоне. Почти все время проводила в обществе сына. Они вдвоем совершали поездки в автомобиле и каждый вечер вместе обедали. Именно сын утешал мать. Обычно веселая, остроумная, находчивая, решительная, умеющая владеть собой, она была на себя не похожа: испуганная, испытывающая чувство стыда, несчастная. И сын помогал императрице-матери обрести себя, придавал ей твердость и мужество.

Находясь в Могилеве, государь, по существу, не имел связи с семьей, остававшейся в Царском Селе. Желая как можно скорее вернуться к своим близким, он ждал разрешения от Временного правительства покинуть Могилев. Разрешение было дано, но в Петрограде стали распространяться слухи, будто бывший император вернулся в Ставку с тем, чтобы с помощью армии подавить революцию или же «открыть фронт немцам». Словно сорвавшись с цепи, газеты печатали мерзкие истории, героями которых был Распутин и императрица, и статейки, подробно рассказывавшие о «предательстве» императрицы. Поэтому, главным образом для того, чтобы защитить государя и его семью, 7 (20) марта Временное правительство приняло постановление: «Признать отреченных императора Николая II и его супругу лишенными свободы». Императрица подлежала аресту в Царском Селе 8 (21) марта, государь – в Могилеве. В тот же день четыре комиссара Временного правительства, прибывшие в Ставку, отправляются с ним в Царское Село.

Перед отъездом государь и вдовствующая императрица в последний раз позавтракали вместе. В три часа дня прибыл экстренный поезд с представителями новоиспеченного правительства. Без четверти четыре Алексеев вместе с четырьмя делегатами уведомили государя о решении Временного правительства. Поднявшись, Николай Александрович нежно поцеловал мать. Никто из них не ведал, что сулит им грядущее, хотя оба и надеялись встретиться в Крыму или в Англии. Перед расставанием императрица-мать горько заплакала. Оставив родительницу, Николай Александрович пересек платформу и сел в свой поезд, стоявший на соседнем пути. Свистнул паровоз. Рывок – и состав тронулся. Стоявший у окна государь с улыбкой махал рукой матери. Несколько минут спустя, когда императорский поезд превратился в едва различимое на горизонте пятно, отошел от платформы и поезд Марии Федоровны, возвращавшейся в Киев. Ни гордая императрица-мать, ни ее сдержанный старший сын не знали, что им не суждено более встретиться[108].