Энн Эпплбаум - ГУЛАГ
В новых местах проживания всех высланных мусульман – чеченцев, ингушей, балкарцев, карачаевцев, крымских татар – заставляли посылать детей в русские начальные школы. Власти старались отучить людей говорить на родных языках, исповедовать традиционные религии, соблюдать обычаи, помнить прошлое. Нет сомнений, что чеченцы, крымские татары, приволжские немцы, более мелкие народы Кавказа – и, в более далекой перспективе, прибалтийцы и поляки – должны были, по мысли руководства, исчезнуть как нации, влиться в русскоязычную советскую среду. После смерти Сталина эти нации возродились, хотя и не сразу. Чеченцам позволили вернуться на родину в 1957 году, а вот крымские татары не могли это сделать вплоть до эпохи Горбачева. Им вернули крымское “гражданство” (законное право на жительство) только в 1994‑м.
Учитывая климат эпохи, жестокость войны и присутствие в нескольких тысячах километров к западу другой системы, практиковавшей организованный геноцид, некоторые задавались вопросом: почему Сталин попросту не уничтожил этнические группы, к которым он относился с таким отвращением? Мой ответ состоит в том, что его целям лучше отвечала ликвидация культур, а не людей как таковых. Репрессии уничтожили в СССР общественные структуры, которые он считал “вражескими”, – буржуазию, религиозные и национальные институты, способные ему противодействовать, – и образованных людей, потенциальных оппонентов режима. В то же время “трудовые единицы” Сталин считал нужным сохранять.
Но поляками и чеченцами история нерусских в лагерях и ссылке не кончается. Были и другие способы, какими представители разных народов попадали в ГУЛАГ, и подавляющее большинство иностранцев попали туда как военнопленные.
Строго говоря, первые советские лагеря для военнопленных Красная армия создала еще в 1939 году, после оккупации Восточной Польши. Первое распоряжение о лагерях для военнопленных было издано 19 сентября 1939 года – через четыре дня после того, как советские танки пересекли польскую границу[1537]. К концу сентября Красная армия взяла в плен 230 000 польских солдат и офицеров[1538]. Многих, главным образом молодых рядовых, отпустили, но часть – тех, кого сочли потенциальными партизанами, – отправили либо в ГУЛАГ, либо в какой-либо из примерно ста лагерей для военнопленных в глубине советской территории. После вторжения немцев эти лагеря, как и другие места заключения, были эвакуированы на восток[1539].
Не все польские военнопленные попали в эти восточные лагеря, с чем связана одна из позорных страниц в истории НКВД. В апреле 1940 года “органы” по прямому приказу Сталина тайно уничтожили более 20 000 пленных польских офицеров. Каждый был убит выстрелом в затылок[1540]. Сталин расправился с офицерами по той же причине, по какой он приказал арестовать польских священников и учителей: он хотел стереть с лица земли польскую элиту. Он постарался замести следы. Несмотря на огромные усилия, польское правительство в изгнании не могло установить, что произошло с офицерами, пока их останки не обнаружили немцы. Весной 1943 года немецкие оккупационные власти нашли в Катынском лесу 4000 тел[1541]. Хотя Советский Союз отрицал свою вину в Катынском массовом убийстве и советскую версию поддержали союзники (в обвинительном акте Нюрнбергского трибунала Катынское убийство фигурирует как преступление нацистов), поляки знали из своих источников, что офицеров убили органы НКВД. Катынь постоянно отравляла польско-советские “союзнические” отношения не только во время войны, но и в течение последующих пятидесяти лет. Лишь в 1991 году Президент России Борис Ельцин признал ответственность СССР за это убийство[1542].
Хотя на протяжении войны польские военнопленные продолжали появляться в подразделениях принудительного труда и лагерях ГУЛАГа, первые действительно крупные лагеря военнопленных были созданы не для поляков. Когда инициатива в войне перешла к Советскому Союзу, Красная армия внезапно и, кажется, неожиданно для самой себя стала брать в плен большое количество военнослужащих из Германии и союзных с ней стран. Власти были к этому совершенно не готовы, что имело трагические последствия. В ходе битвы под Сталинградом, которая считается поворотным моментом войны, Красная армия взяла в плен 91 000 неприятельских военнослужащих. Поначалу их не кормили и не обеспечивали ничем. Еды, которая появилась через три-четыре дня, было недостаточно: “буханка хлеба на десять человек и баланда с несколькими крупинками пшена и кусочками соленой рыбы”[1543].
В последующие недели плена условия если и улучшались, то ненамного, и не только для захваченных под Сталинградом. Немецких солдат, которых брала в плен Красная армия, продвигавшаяся на запад, если не расстреливали на месте, то держали обычно в открытом поле. Кормили очень скудно, медицинской помощи не было вовсе. Не имея укрытия, пленные спали на снегу, прижимаясь друг к другу, и, проснувшись, часто обнаруживали в своих объятиях труп[1544]. В первые месяцы 1943 года смертность среди военнопленных составляла около 60 процентов, и, по официальным данным, примерно 570 000 человек умерло в советском плену от голода, болезней и незалеченных ран[1545]. Истинная цифра, возможно, еще выше, поскольку многие умерли до того, как их успели включить в статистику. Примерно такая же смертность была среди советских солдат в немецком плену: война поистине шла не на жизнь, а на смерть.
В марте 1944 года НКВД решил принять меры, чтобы исправить положение, и создал внутри себя новое управление, ведавшее лагерями для военнопленных. Формально эти новые лагеря не входили в состав ГУЛАГа, а подчинялись Управлению по делам военнопленных (УПВ), которое в 1945‑м было преобразовано в Главное управление по делам военнопленных и интернированных (ГУПВИ)[1546].
Новый бюрократический орган не всем принес облегчение. В частности, японские власти считают, что зима 1945–1946 годов (война к тому времени уже кончилась) была чрезвычайно тяжелой для японских военнопленных, каждый десятый из которых умер в советском плену. Хотя трудно понять, какие ценные военные сведения они могли передать на родину, на их переписку были наложены жесткие ограничения: военнопленные могли писать домой только после 1946 года, причем непременно на специальных бланках с пометой “Письмо военнопленного”. Для чтения этих писем была создана специальная цензура, укомплектованная сотрудниками, владеющими иностранными языками[1547].
