Игорь Шайтанов - Шекспир

По чьей инициативе мог быть выбран сюжет для «Двух благородных сородичей»?

История известная, обработанная Боккаччо и открывающая — как рассказ рыцаря — сборник «Кентерберийских рассказов» Чосера. Два фиванских принца — Палемон и Арсита — попадают в плен к Тезею и влюбляются в его сестру Эмилию. Дружба борется с любовью, благородство с благородством, но, в конце концов, всё должен разрешить смертный поединок, в ход которого вмешаются небесные покровители соперников — Марс и Венера.

Трагикомедия в духе Флетчера с его любовью к невероятному? Но в еще большей степени — продолжение шекспировского «Перикла» с тем же соединением псевдоантичного и ренессансного. В «Перикле» Гауэр выходил, чтобы произнести Пролог, в «Двух благородных сородичах» Чосер хотя и не появляется, но упомянут в Прологе, выдержанном в его размере — «героический куплет» (парнорифмованный пятистопный ямб). Возрождение приучило ценить национальную традицию, так что память о ее родоначальниках, соединяясь с антично-средневековой стилизацией и рыцарской авантюрой, обеспечила успех «Периклу». Почему бы не повторить его?

Текст «Двух благородных сородичей» вызывает разные предположения, поскольку в нем — несколько стилистических пластов. Там есть сцена сельского праздника, которым верховодит школьный учитель (III, 5). Она выглядит прямым продолжением клоунады с участием учителя Олоферна в «Бесплодных усилиях любви». Быть может, Шекспир воспользовался своей ранней находкой? Так вполне можно было бы счесть, если бы не было известно, что вся эта сцена — вставка из маски, написанной Бомонтом и полюбившейся королю. Так что шекспировской находкой воспользовался не он сам, а Бомонт. Шекспир же воспользовался для своей новой пьесы тем, что в его манере было создано другим драматургом.

В данном случае мы имеем возможность проследить причудливую судьбу текста. Гораздо чаще она остается скрытой от глаз, порождая гипотезы, практически обреченные, поскольку помимо заимствования постоянно происходят наложение влияний, встреча разных манер, взаимная стилизация. Так тогда и работали профессиональные драматурги.

Сельский праздник — добавление к старому сюжету, так же как и одна боковая линия — влюбленность в Палемона дочери тюремщика. Она помогает ему бежать и сходит с ума (к счастью, лишь временно) от любви. Она собирает водяные лилии, пытается утопиться, поет песенку об иве… Сразу приходят на память Офелия и Дездемона, но кто под влиянием этой памяти написал данную сцену — Шекспир или Флетчер, перечитавший шекспировские трагедии? И кому принадлежит весь этот боковой сюжет?

Из того, что входит в шекспировский канон, только две пьесы не были включены в Первое фолио: «Перикл» и «Два благородных сородича». Они родственны по жанру и по факту соавторства. Если первая из них печаталась при жизни Шекспира, то вторая появилась отдельным изданием в 1634-м под именем обоих соавторов.

«Генрих VIII» в фолио был включен, хотя соавторство в нем также не вызывает сомнения. Жанр — шекспировский, но манера — Флетчера. Те стыки, та ритмическая повторяемость, которую Лэм отметил как присущую его стилю на уровне строк, здесь ощутима и на уровне сцен. Сюжет распадается на эпизоды, следующие друг за другом, но не подхваченные единым действием. Политические живые картины, которые своей декламационной риторикой больше напоминают не лучшие хроники Шекспира, а историческую драму в стихах, вошедшую в моду как подражание ему в XIX веке.

Современник (Г. Уоттон) вспоминает небывалую помпезность постановки:

Актеры короля поставили новую пьесу под названием «Всё это — правда», изображающую некоторые из важнейших событий царствования Генриха VIII, которая была представлена с исключительной помпезностью и величественностью — вплоть до того, что сцену устлали соломенными циновками, рыцари выступали со своими орденами Георга и Подвязки, а гвардейцы в мундирах с галунами — и все такое прочее, чего было достаточно, чтобы сделать величие близким, если не смешным{59}.

В том, что признают лучшим, разумеется, угадывают шекспировскую руку. А лучшим признают большие монологи, которые произносят в момент падения и утраты ими величия герцог Бекингем, королева Екатерина, кардинал Вулси. Действительно, Шекспир любил (начиная с раннего «Генриха VI») расслышать голос человека в речи политика, покидающего историческую сцену.

Но политического здесь гораздо больше, чем человеческого. Это подчеркнуто даже вторым названием пьесы, под которым ее чаще и упоминали современники — «Всё это — правда» (All is true). Оно звучит дидактически и заставляет предположить некий повод для того, чтобы преподать исторический урок, вернувшись для этого к жанру, уже немодному. Хроник к этому времени Шекспир не писал полтора десятка лет.

Поводом могла быть свадьба принцессы Елизаветы, дочери Якова, с курфюрстом Пфальцским (или, по старому германскому названию территории, — электором Палатината) Фредериком, сыгранная 14 февраля 1613 года. Торжества растянулись на несколько месяцев и обошлись в огромные суммы. Так, на одну из придворных масок было потрачено от двух до трех тысяч фунтов, а драгоценности, которые были на королеве Анне, участнице представления, стоили не менее ста тысяч.

Профессиональным актерам также хватало работы. У королевы была своя труппа — бывшие люди графа Вустера, у наследного принца Генри — бывшая труппа лорда-адмирала, но на первом месте, разумеется, труппа короля. Зимой 1613 года они играли 14 раз, заработали 93 фунта 6 шиллингов и 8 пенсов. Не менее семи из сыгранных пьес были шекспировскими.

Эти зимние торжества станут роскошной прелюдией к печальной политической судьбе новобрачных — Елизавета так и войдет в историю как «зимняя королева». Фредерик проживет большую часть жизни королем без королевства, утратив свой престол в событиях начавшейся Тридцатилетней войны (1618—1648), но сохранит позицию главы протестантской унии. На союз с ним и расширение протестантского мира рассчитывал наследник английского престола принц Генрих, скоропостижно скончавшийся 6 ноября 1612 года в разгар свадебных торжеств. Стань Генрих, разумный и привлекавший всеобщую симпатию, королем вместо его младшего брата Карла, настолько уверовавшего в божественное происхождение своей власти, что земные дела с ним стало невозможно решать, английская история XVII столетия могла бы оказаться совершенно иной.

В хронике о Генрихе VIII выбраны эпизоды английской Реформации: падение сторонника Рима кардинала Вулси, брак короля с Анной Болейн, рождение будущей королевы Елизаветы. Это последнее событие — апофеоз и обещание ее величия. А имя короля, стоящее в названии хроники, возможно, намекало на то, что ближайшим продолжателем его дела будет тот, кто на троне восстановит его имя — Генрих IX. И все это — правда! Увы, этому не суждено было случиться.