Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

Некоторые явления — осложнения — этой болезни, например, ложная кома, или накожные осложнения — заболевания своим страшным видом очень пугали. Ложная кома появлялась в результате несоответствующей дозы инсулина. Ирина теряла сознание; если не удавалось привести ее в чувство, приходилось везти в госпиталь в бессознательном состоянии. Несмотря на то, что эти приступы повторялись довольно часто — к ним невозможно было привыкнуть. Нельзя забыть этих минут (хотя и ставших бытовым явлением в нашей семье), когда, бывало, ночью нас с женой будили торопливые шаги босых ножонок Игоря, который вбегал к нам в комнату с жуткими словами: «Бабушка, маме плохо!» Картина была обычная: Ирина лежала в полубессознательном состоянии, тяжело дышала, иногда стонала. И трудно было решить, какая это кома — настоящая или ложная? В первом случае нужно было вспрыснуть инсулин, а во втором, наоборот, влить сахар в рот… Установить это может только анализ. И вот мы все около ее постели стараемся привести ее в чувство, обращаясь к ее сознанию всяческими способами — прибегаем к логическим доводам, чуть не крича ей в ухо, называем ее нежными словами… Обычно, через полчаса — час она начинала приходить в себя, а иногда приходилось вызывать карету скорой помощи или самим везти ее в госпиталь.

Каковы были причины появления диабета у моей дочери, когда о наследственности здесь не может быть и речи? Сказать невозможно. Вероятно, это было результатом ее крайне нервного состояния, сопряженного с большим переутомлением, тем более что это совпало с периодом ее жизни, когда она сделалась невестой.

***

Своего «суженого» Ирина нашла благодаря своим стихам. Печатаясь в нескольких периодических изданиях, в том числе, студенческих, в «Последних Новостях», которые расходились в тысячах экземпляров по всем странам эмиграции, Ирина скоро нашла значительный отклик среди многочисленной русской эмиграции. Ее стихи, выросшие на почве нашей беженской трагедии, по своей лирике, жизненной правде были, конечно, очень близки каждому из эмигрантов: в ее жалобах они находили частицу своих переживаний. На одном из собраний поэтов был и ее будущий муж, который работал в Монтаржи. С этим городком, связанным с именем Мирабо, очень красиво расположенном в сети каналов, у меня, лично, связано много воспоминаний. Работая в Народном Университете в Париже, я выступал в различных городах Франции в качестве лектора, обычно я читал на исторические темы.

Мы, лекторы, приезжали в назначенное место и на перроне вокзала искали человека с «Последними Новостями» в бортах пальто. Это было условленно. Увидев такового человека, удостоверившись, что он русский, мы сразу связывались с местной русской колонией, куда иногда приезжали по несколько раз. Именно таким городом для меня оказался Монтаржи. Помимо лекций я там даже прогостил с женой несколько дней в среде очень любезных соотечественников.

На первой же лекции, прошедшей, между прочим, с большим успехом, в перерыве ко мне подошел среди других слушателей молодой человек, оказавшийся председателем местного русского культурного кружка. После комплиментов по моему адресу, я был приглашен зайти к нему после лекции. Это был Юрий Борисович Бек-Софиев со своим товарищем. Пока этот последний растапливал у него в комнате железную печку, мы с Юрием разговорились. Между прочим, он меня спросил, не родня ли мне Ирина Кнорринг.

Оказалось, что Софиев тоже поэт, и с большим смущением он просил меня прослушать его стихотворные опыты. Мне было интересно. Он начал читать свои стихи, которые произвели на меня большое впечатление своею свежестью и отсутствием шаблонности. По-видимому, мой отзыв имел для него некоторую ценность. Так мы познакомились, а через некоторое время эти мои новые знакомые перебрались в Париж и поселились в Медоне. В Париже на каком-то собрании мы встретились, и я пригласил их обоих к нам, в Севр, в гости.

Мы провели очень интересный и приятный вечер. Надо сказать правду — оба они произвели на нас весьма благоприятное впечатление, они показались вдумчивыми и интеллигентными молодыми людьми. Юрий читал свои стихи, которые понравились жене, а на Ирину они произвели столь большое впечатление, что она считала, что, как поэт, этот ее новый знакомый забьет и Ладинского, и Терапиано. Новые знакомые стали бывать у нас довольно часто, а с Ириной встречались то на лекциях в институте, то на собраниях поэтов. Юрий сумел заинтересовать Ирину своим вдумчивым отношением к поэзии и ко многим жгучим вопросам жизни вообще. И понемногу Ирина стала с ним сближаться. Все это, как на фотографической пленке, отразилось в ее стихах. По искренности, оригинальности и музыкальности эти стихи ее любовного периода являются одними из самых лучших в ее любовной лирике вообще. В них действительно горело ее сердце, и светилась любовь. Между прочим, они связаны с Версалем, который явился как бы территориальной эмблемой их любви.

Как-то, в ноябре 1926 г., исполняя какое-то поручение по работе, ей пришлось ждать в Версале поезда три с половиной часа, и она, чтобы скоротать время, с чемоданчиком, коробкой и портфелем отправилась в парк. «Там было замечательно, — пишет она в дневнике, — Почти никого. Деревья уже совсем без листьев, и туман, туман…»

Через три дня они с Юрием вдвоем были в Версале. «Сидели в пустом кафе, пили грог, потом неистово целовались»

Ты принес мне стихи о Версале,О Версале под сеткой дождя:Вечерели свинцовые дали,Старый парк оголел, обнищал.

Это правда: промокли до нитки,Все бродили под мелким дождем.Уже заперли в парке калитки,И пошли мы окружным путем.

Мне сутулила плечи усталость,Все мерещился прежний, другой.И сама я себе показаласьНехорошей, жестокой, дурной.

Разве сердце не грызла тревога,Разве боль не томила остроЗа бокалом горячего грогаВ небольшом, опустелом бистро?

Ты читал мне стихи о цыганах,Как цыганка варила ежа…Помню — бело и смутно, и странно,Билось сердце и голос дрожал.

Мы друг другу так мало сказали,Но понятен был каждый намек…Ты принес мне стихи о Версале —Бледно-синий, блокнотный листок.

Вот спасибо; мне долго не спится,Что-то помнится, бьется, звенит…Этой первой Версальской страницейНачались мои новые дни…

19. I.1927