Лидия Чуковская - Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)

Я помню в Детиздате на ул. Бродского — Комолкина, Криволапова, Желдина, Чевычелова, Савельева, О. Фридмана, Диллакторскую, но ни Вас, ни Самуила Яковлевича, ни Зою Моисеевну — не вижу. Все вы как будто остались на Невском, на пятом этаже, под зингеровским глобусом.

Простите, что не мог услужить Вам. Одно могу сказать: середина тридцатых годов. Скорее всего — 35-й.

Спросить, кроме А. И. Любарской, не у кого. А к ней обращаться не хочется.

(Позвонил все-таки. Не помнит. Согласилась со мной, с тем, о чем сказано выше, — 35-й, середина.) И все-таки жалею, что позвонил. Как всегда, отвратительный осадок. Я упомянул о заметке в стенгазете, где говорилось о Пантелееве, подкупленном врагами.

— Такого текста там не было! — заявляет она не терпящим возражения тоном.

— Значит, я это придумал?

— Я не говорю, что вы придумали, но такого текста я не помню.

Трубку я сразу не повесил, но постарался как можно короче свести разговор к финишу.

_____________________

От С. А. Лурье слышал, что Вы не только знаете о готовящейся публикации «Реквиема», но что с Вами консультировались, сверяли текст.

4.04.87.

Дорогая Лидочка!

Третьего дня я получил повестку на ценную бандероль. Хотя почта далеко, а времени у меня было мало, я поспешил на ул. Куйбышева, думая, что это пришли лекарства для Маши, которые добывает и посылает мне Ваша милая соседка. На почте очень огорчился, увидев, что мне протягивают не пакет, а конверт. Но тут же огорчение переходит в радость: на конверте Ваше имя. Вскрываю конверт и — опять в огорчении: журнал и в нем — ни самой маленькой записки. Листаю «Квант» и нахожу рассказ и фотографию Матвея Петровича с Вашей дарственной надписью[815], которая опять выводит меня из состояния уныния: почерк молодой, крепкий, четкий…[816]

Значит, Вы можете писать. Вчера у меня был А. А. Крестинский и похвалился — показал Вашу открытку, написанную так же неузнаваемо четко и молодо.

А что же Вы, дорогой друг, меня забыли — и Вы, и Люша! Разве до Вас не дошло мое письмо, где я среди прочего пытался ответить на Ваш вопрос о времени переезда Детиздата на ул. Бродского?

Рассказ (глава из книги) Матвея Петровича блестит, как все, что выходило из-под его пера. Огорчила меня врезка. Ни слова о его участи! Как Вы позволили?!

Это на тему нашего давнего диалога:

Вы: все или ничего!

Я: Хоть что-нибудь! Sapienti Sat[817].

Здесь же и Sapienti ничего не поймут и не узнают.

А когда-то Вы упрекнули меня в том, что в воспоминаниях о Белых или Хармсе я пошел на сделку и позволил напечатать: трагически погиб.

«Могут подумать, — писали Вы мне, — что он попал под трамвай».

Было это во времена — другие, гораздо более суровые. (Мне грозили, что книга «пойдет под нож»…) Сейчас погода как будто другая.

Вот пример. Лет 5 назад я обратился в издательство «Сов. писатель» с предложением заключить договор на переиздание моих записных книжек. «Только по представлении и принятии рукописи», — любезно ответили мне. А недавно ко мне обратилось то же издательство с просьбой что-нибудь издать или переиздать у них.

Подумав несколько дней, я сказал, что дам сборник, куда войдут воспоминания о Маршаке и другие воспоминания, новые и старые записные книжки, но — с одним условием, что будут восстановлены все купюры.

Мне ответили:

— Сейчас можно на это пойти.

Сразу сборник не составить, но — включаю (намерен включить) и «Маршака», и «Седовласого мальчика», и «Заметки о ремесле и мастерстве» и другое, не включавшееся мною ни в «Избранное», ни в Собрание сочинений — по известным Вам причинам.

Посмотрим!

6.IV.87.

Я получил письмо от С. Д. Дрейдена. Он просит рассказать ему о «Белом волке», т. е. о запоздалом сожалении Шварца и обо всем остальном, о чем Вы хорошо знаете. У меня (где-то!) есть заметка «О белом волке», ее Вы тоже знаете. Я читал эту заметку на вечере Чуковского или Шварца, не помню, в Доме писателя года четыре назад. Печатать ее я не давал, — не потому, что она не лезла в печать, а потому, что там была ссылка на заграничную «Память» и упоминание о том, что мои воспоминания о Чуковском были опубликованы без ведома и согласия автора (что и дало мне возможность и основания сказать все, что я знаю о «Белом волке». Раньше таких оснований не было. Ведь «Белый волк» в советской печати не публиковался).

На том, давнем вечере председатель вечера критик Д. Молдавский, пожав мне руку, сказал, что я «оказал неоценимую услугу советскому литературоведению»…

Этим я и утешился.

Печатать же статью, повторяю, не спешил и даже не знаю, сохранилась ли она[818].

Посоветуйте: что мне ответить Дрейдену? Если найду статью, как мне изложить историю появления «Белого волка» и «Двух встреч» в Парижском альманахе (в свое время Вы меня уговорили назвать издание московским, сделать это у меня почему-то рука не повернулась)?

Слыхал я, что издатели-составители, талантливые и героические люди пострадали, что они репрессированы. Тем более.

Радуюсь, что не напечатал статью четыре года назад. С упоминанием о самовольном издании за границей, пожалуй, напечатали бы. Но ведь эта ссылка меня и удерживала. А без ссылки статья рушится. О чем же идет речь, если статья не публиковалась?!

Дайте, мне, Лидочка, совет: что делать? Тем более что Симона Дрейдена навели на мой след Вы с Люшей.

PS. Благодарю Вас за добрые слова о «Маршаке». Рад был слышать их от Вас — Вашим же голосом. Переписал это письмо на свою кассету, угощу Машу.

7.IV.87.

Подписал письмо, составленное А. А. Крестинским, — с требованием отменить постановление об Ахматовой — Зощенко, о снятии имени Жданова с Ленинградского университета и Дворца пионеров. Крестинский — поэт и детский писатель, член КПСС. Он не хочет, чтобы письмо подписывали Гранин и Дудин, обращается к 15-ти или 20-ти ленинградским писателям. Пока подписал только я. Сегодня он должен звонить Д. С. Лихачеву.

Успеет ли послать!

Давно ли (в этом же письме) я писал Вам о «другой погоде». Да, другая, но надолго ли?

М. С. Г.[819], не приехал в Прагу, и вот уже настораживаешься и даже волнуешься. Жду Вашего письма, Лидочка!

5 марта [апреля] 87, Москва.[820]

Дорогой Алексей Иванович.

Спасибо за справку, которую Вы мне дали о переезде издательства на Михайловскую (кажется, номер 2, но этого не проверяйте, это для меня несущественно). Я подозревала такие названия: Михайловская или Караванная. Вот какая я стала плохая ленинградка! А когда Леня сказал мне: «ул. Бродского» я вытаращила глаза… Да, я помню тоже всех нас на Невском, 28, или у С. Я., на углу Литейного и Пантелеймоновской, а не там. Однако году в 34 или 35 или 36 — мы оказались там, и читать интересную Стенгазету я ходила именно туда[821]: прямой коридор, а потом такой же прямой — направо, и вот там, за углом, она висела. (Когда я пришла прочесть, меня, по приказу Криволапова, вывел пожарный; успела я прочесть не все… Затем, благодаря чуду, почти все статьи из этого номера, оказались у меня в копиях…) Самоуверенность Александры Иосифовны меня уже не удивляет. Она отсутствовала с 4 сентября 37 года по 14 января 39-го. Таким образом, сама она никакого № газеты видеть и не могла. Видела она лишь мои копии, а между тем: 1) у меня, повторяю, не все статьи № 1 и, во-вторых, выходил и № 2 (по слухам), который Вы видеть могли, а она — никак, и я тоже, после скандала с пожарным, читать не пошла. Жаль, если Вы не упомнили имени автора этой увлекательной статейки.