Винсент Буглиози - Helter Skelter: Правда о Чарли Мэнсоне

Не убирая острого как бритва лезвия от горла Хуана, Мэнсон спросил: “Ты со мной или мне придется убить тебя?”

Хуан ответил: “Я сижу тут, с тобой, знаешь ли, и собираюсь поесть”.

Мэнсон положил нож на стол. “О’кей, — сказал он, — убей меня”.

Возобновляя трапезу, Хуан сказал: “Я не хочу этого делать, знаешь ли”.

Потеряв терпение, Мэнсон сказал: “Приближается Helter Skelter, и нам нужно будет уйти в пустыню”. Затем Хуан был поставлен перед выбором: он может противостоять Мэнсону или присоединиться к нему. Если он выберет второй вариант, то, по словам Чарли, “можешь отправиться к водопаду и заняться любовью с моими девочками”.

(Выражение “мои девочки” в устах Мэнсона само по себе было хорошей уликой.)

Хуан сказал Чарли, что в следующий раз, когда ему захочется подцепить сифилис или гонорею месяцев этак на девять, он непременно даст знать.

Именно тогда Мэнсон похвастал совершенными за два дня убийствами тридцати пяти человек. Хуан воспринял это именно так — пустое хвастовство, и я склонялся к тому, чтобы согласиться. Если в течение двух дней по приказу Мэнсона действительно были совершены еще какие-то убийства кроме известных нам семи, я был уверен, что на каком-то этапе следствия мы должны были бы наткнуться на рассказывающие о них улики. Кроме того, если говорить о текущем процессе, последнее высказывание Мэнсона было совершенно бесполезно, поскольку, и это очевидно, не могло быть представлено в качестве улики.

В конце концов Мэнсон забрал свой нож со стола и вышел. А Хуан внезапно понял, что аппетит у него совсем пропал.

Той ночью я говорил с Хуаном более четырех часов. Косвенное признание Мэнсона не было единственным сюрпризом. В июне или июле 1969 года, когда Хуан, Брюс Дэвис и Клем стояли на тротуаре декораций на ранчо Спана, Мэнсон заявил Хуану: “Короче, я принял решение. Для меня остается одно: чтобы начать Helter Skelter, надо спуститься туда и показать черным, как это делается, поубивав целую кучу этих долбаных свиней”.

Среди других воспоминаний Флинна: Мэнсон несколько раз угрожал ему смертью, а однажды выстрелил в него из револьвера “лонгхорн” 22-го калибра; в нескольких случаях Мэнсон предлагал Хуану самому убить различных людей; Флинн не только видел, как группа покинула ранчо (видимо, в ночь гибели четы Лабианка), но и слышал обращенные к нему слова Сэди: “Мы отправляемся замочить нескольких гребаных свиней”.

Неожиданно Хуан Флинн стал одним из основных свидетелей обвинения. Оставалась только одна проблема — охранять его вплоть до момента дачи показании. На протяжении всей нашей беседы крайняя нервозность не покидала Хуана; он замирал, напрягшись, при легчайшем шорохе в коридоре. Он сам признал, что из-за страха уже несколько месяцев подряд не может толком выспаться. И спросил меня, нет ли какого-нибудь способа посадить его под замок до тех пор, пока не придет время выступить на суде.

Я позвонил в ДПЛА и попросил направить Хуана или в тюрьму, или в больницу. Мне было все равно, где окажется ковбой, лишь бы он перестал бродить по улицам.

Озадаченный неожиданным поворотом, приехавший за Хуаном Сартучи поинтересовался, какое преступление тот предпочитает в качестве причины ареста. Ну, сказал Хуан, немного подумав, он хочет сознаться в том, что пару месяцев тому назад распивал пиво в пустыне. Это было в национальном парке и, следовательно, может считаться преступлением. Флинна арестовали и поместили в камеру на основании именно этого обвинения.

Хуан недолго оставался в тюрьме: уже очень скоро тюремная жизнь приелась ему и окончательно перестала нравиться. Три или четыре дня спустя он попробовал связаться со мной. Не сумев поговорить немедленно, он позвонил на ранчо Спана и оставил послание одному из тамошних работников: тот должен был приехать за ним и внести необходимый залог. “Семья” перехватила сообщение и прислала за Флинном Канарека.

Канарек уплатил сумму залога и купил Хуану завтрак. Он также посоветовал ему: “Ни с кем не разговаривай”.

Когда же Хуан покончил с завтраком, Канарек рассказал ему, что уже позвонил Пищалке и что девушки уже в пути — они едут сюда подобрать Флинна. Услыхав такое, Хуан немедленно сбежал. И, находясь в бегах, периодически отзванивался мне, чтобы заверить: с ним пока все в порядке, и в нужное время он обязательно явится в суд и даст показания.

У Хуана имелась для этого особая причина, не упомянутая в суде. Коротышка Шиа был его лучшим другом.

19 августа — 6 сентября 1970 года

После того как Касабьян покинула зал суда, я вызвал серию свидетелей, чьи детальные показания либо поддерживали, либо уточняли ее рассказ. Среди них были: Тим Айрленд, воспитатель школы для девочек, расположенной ниже по склону холма от усадьбы Тейт, — он слышал крики и мольбу о помощи; Рудольф Вебер, описавший инцидент у поливального шланга и бросивший настоящую “бомбу” — лицензионный номер автомобиля; Джон Шварц, подтвердивший, что номер принадлежит его машине, и рассказавший, как две ночи подряд в первой половине августа 1969 года Мэнсон брал ее, не спрашивая разрешения; Винифред Чепмен, описавшая свое появление в усадьбе на Сиэло-драйв утром 9 августа 1969 года; Джим Эйзин, который вызвал полицию после того, как миссис Чепмен выбежала на улицу с криками “Убийство, смерть, трупы, кровь!”; первыми прибывшие на место преступления офицеры ДПЛА (ДеРоса, Вайзенхант и Барбридж), описавшие свою кошмарную находку. Осколок за осколком, деталь за деталью — от приезда Чепмен до изучения обрезанных проводов представителем телефонной компании — ими воссоздавалась сцена событий. Ужас, казалось, накрыл зал суда невидимым облаком, которое не рассеивалось, даже когда менялись очередные свидетели.

Поскольку Лесли Ван Хоутен не обвинялась в пяти убийствах на Сиэло-драйв, Хьюз не задавал вопросов никому из этих свидетелей. Впрочем, он высказал интересную просьбу: Хьюз попросил, чтобы на время обсуждения этих убийств ему и его подзащитной было позволено покинуть зал суда. Просьба была отклонена, но попытка Хьюза отделить подопечную от обсуждения этих событий напрямую противоречила коллективной защите Мэнсона — и я гадал, какова будет реакция на это Чарли.

Когда присягу принял Макганн, я довольно долго расспрашивал его об увиденном в доме Тейт. Значение множества деталей — фрагменты рукояти револьвера, размеры и тип веревки, отсутствие стреляных гильз и т. д. — станет очевидным для присяжных лишь позже. Для меня особенно важно было дать им понять, что Макганн не нашел признаков ограбления или мародерства. Вновь опережая защиту, я расспросил офицера о найденных в доме наркотиках. И о паре очков.