Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин
О моих воровских “университетах” распространяться не буду, скажу только, что преподавали в них настоящие “профессора”. Меня стали уважать в том мире, а когда наша страна, Ваня, развалилась с треском, воры старой закваски вынуждены были сбиваться в стаи и зарабатывать себе на жизнь рэкетом и полулегальным бизнесом. Волею случая я возглавил одну из довольно крупных провинциальных группировок, кроме того, держал сибирский общак, в общем, в графе “профессия” писал “предприниматель”.
Но я хочу рассказать о другом. Не могу забыть свое детство. У тебя была добрая, любящая мать, были сестры, друзья, ты не голодал, не знал обид и унижений от своих близких. А я знал. Я прошел ад, Ваня, о котором в нашей деревне едва ли кто догадывался. Меня не просто били, меня убивали. Когда приехала бабушка и забрала меня, я понял, что спасен. Но радость длилась недолго, бабушка умерла, меня отправили в детский дом, а что это за учреждение, знают только те, кто пожил там хотя бы с годик. Говорят, есть и другие, но я попал в невыносимый. Там пришла ко мне первая любовь – безответная. Я любил ее, хоть знал, что она, шестнадцатилетняя, дарила свою “любовь” каждому старшекласснику, кто был способен… Я часто вспоминаю ее, потому что она была первой, единственной, к кому я испытывал такое чувство. У меня никогда не было семьи, детей – случайные девушки, одинокие женщины…
Я всегда хотел есть. Я больше никогда в жизни не голодал, но всегда помнил это чувство… Я навсегда благодарен тебе и твоей матери за то, что вы частенько подкармливали меня – пусть земля будет пухом для тети Ани! Если бы она была жива сегодня, я мог бы многое для нее сделать. Я любил тебя, потому что ты был моим единственным другом, ты был сильнее, ты защищал меня, ты был моим старшим братом, хотя мы и одногодки.
Я знаю, что такое ненависть. Я начал ненавидеть очень рано. Когда мне исполнилось тридцать, я приехал в деревню, где отчим и мать жили после переселения. Все так же пьянствовали, скандалили… Приехал тайно, ни одна душа не знала о моем появлении.
В потемках я подошел к дому на отшибе. Видимо, мать с отчимом уже спали, окна не светились. В рюкзаке была десятилитровая канистра с бензином; толстую рогатину, чтобы подпереть дверь, припас заранее. Я облил бензином дом, оставалось чиркнуть спичкой…
Что удержало меня? Ваня, я понял вдруг, что никогда не смогу протянуть тебе руку, посмотреть тебе в глаза. Никогда…
Ночь я скоротал в лесу, у костерка, а на рассвете переправился на другой берег Илима и на маленьком “кукурузнике” улетел в Иркутск. С краем моего детства я простился навсегда… А сейчас, бывает, вдруг увижу во сне нашу деревушку, зима, санки, луна в небе… Или осенний лес, все понимаешь, чувствуешь и не можешь, что у тебя на душе, рассказать…
Стареем, наверное, кровный ты мой брат…»
Рассказы
Журавли
В этот раз Мишка с матерью потратили на сбор брусники больше времени, чем обычно, – целый день. На их постоянном месте у Малой речки кто-то ее уже обобрал, прошелся по ягоднику с варварством бульдозера. Ягоду брали наверняка браконьерским способом – совком. Веточки-крохотульки замяты, глянцевые листики безжалостно потоптаны, многие кустики с корнями вырваны. Пришлось идти к Россохе, но и там нетронутых полян не нашлось, одни оборыши. С полупустых участков за день с трудом набрали по ведру, но благодаря этому в турсуках[24] осталось место для рыжиков, которые год от года селились в еловом лесу возле большого болота. Наполненный ягодами и грибами Мишкин турсук был тяжел, лямки врезались в плечо, и мальчик то и дело оттягивал их руками, ослабляя давление и давая отдохнуть уставшим плечам. Мать, видя это, часто делала остановки, поглаживала плечи сына и приговаривала:
– Своя ноша не тянет…
– А какая тянет, мама?
– Чужая, – улыбалась мать.
– Разница-то какая?
– Значит, есть разница, раз говорят. Потерпи немного, Миша, сейчас до кулиги[25] дойдем, а там по полю, и считай, что дома.
– Далеко еще, – вздыхал Мишка.
Чтобы подбодрить сына, мать время от времени говорила:
– Посмотри, сынок, какая красота вокруг. Не налюбуешься.
Они садились на теплую лесную подстилку, мать очерчивала рукой возле себя какой-то незримый полукруг, словно хотела заключить в него и приблизить к сыну все самые, на ее взгляд, красивые места. Простая деревенская женщина, она всегда старалась поделиться с людьми своей радостью, вовлечь все окружающее в поле своего тепла и света. Иногда она делала не совсем понятные для Мишки вещи: осторожно пригибала к его лицу веточку осины и восторженно говорила:
– Миша, посмотри, как солнечный лучик высвечивает осиновый лист, каждую жилку. И цвет листа меняется. Видишь: веточка стала похожа на золотой ручеек… Какая же красота в природе!
Мать с сыном любовались другими невиданными красками леса. Казалось, этой осенью они совсем не такие, как прошлой. Желтые нынче стали совсем золотыми, красные – клюквенно-брусничными, а зеленые были каменно-холодными, малахитовыми.
– Миша, ты только прислушайся! Чего только не услышишь в лесу! Слышишь, как журавли кричат? Это они в чужие земли собираются. А что это за скрип – знаешь? Это скрипят старые деревья, вроде бы чуют лютую зиму. Ты думаешь, деревья нам даны только для того, чтобы печки топить да дома строить? Нет, сынок. Они еще и почву лесную оберегают, сбрасывают листву на землю, укутывают ее теплым одеялом, чтобы не промерзала в морозы. Ведь в ней должны перезимовать и корешки, и зернышки. А вот посмотри, какие сосны-красавицы. В старину из них делали военные корабли. Так они и называются – корабельные сосны.
Мать брала Мишку за руку, и они шли дальше, вдохновленные близостью деревни. Но сынишка уж слишком устал. Увидев на дороге сухую сосновую ветку, мать подняла ее, укоротила, обломала сучья и подала Мишке.
– Вот тебе посох.
– Я же не дед какой-то!
– С посохом и молодые ходят, лишняя опора в лесу не помешает.
После первой сотни шагов спросила Мишку:
– Ну как?
– Здорово. Так и вправду легче. Спасибо.
– Спроси любого старика в деревне, он тебе то же самое скажет. Никто из них в лес без палки не пойдет.
Так за разговорами и с небольшими передышками добрались они до кулиги. Поле открылось сразу, за поворотом, и мгновенно ослепило чудесным видением. Мать схватила Мишку за руку и, приложив к губам палец, оттащила сына на несколько шагов назад. Прижав к себе Мишку, она восхищенно выдохнула:
– Журавли…
– Да, – прошептал он. – По всему полю.
Через ветки маленьких елочек было хорошо видно, что все поле, протянувшееся от леса до реки, было занято журавлями. Птицы были в
