Елена Калашникова - Траектория судьбы

Бросился к дочери, обнимаю и повторяю одно и то же: «Наташа, дочка, ведь ты живая, зачем ты здесь?.. Сейчас мы уедем отсюда, доченька, сейчас…» Слова сына и слова друга до меня почти не доходили. Только прорывалось как будто очень издалека: «Тебе надо успокоиться… нет больше Наташи… смириться, слышишь? Нет больше…»

Как это – нет? Вижу на руке Наташи под браслетом часов бумажку. Дрожащими пальцами разворачиваю и сквозь слезы читаю: «Неопознанный мальчик 15… 17 лет».

Наташа была невысокая, худенькая, и в дорогу она надела джинсы со свитером, дубленку и мужскую шапку-ушанку. Обула сапоги и заправила в них джинсы…

Так она родилась, как я пошутил когда-то, «Васей, Васенькой» и ушла из жизни «неопознанным мальчиком».

Похоронили мы ее рядом с матерью. На памятнике у Наташи выбиты цифры: «1953–1983». На ее могиле почти все время лежат свежие цветы. Приносят брат, сестры, племянники, друзья… Для всех для них у нее хватало тепла.

Моя дочь погибла 13 ноября. В народе число 13 называют «чертовой дюжиной»… А мне до этого все казалось, что тринадцать – это счастливая для меня цифра. Везучая. Потому что в течение стольких лет новые образцы моего оружия с номером 13, как правило, проходили всесторонние испытания без каких-либо замечаний, «без сучка и задоринки».

В дороге я любил тринадцатое место, об этом многие знали. Не раз, бывало, когда депутаты от Удмуртии заходили в Ижевске в вагон, чтобы ехать в Москву на сессию, тут же кто-нибудь нарочно громким голосом объявлял: «Не забывайте, тринадцатое место не занимать! Оно пожизненно закреплено за конструктором!»

Я так ко всему этому привык, что иногда даже дни рождения с десятого ноября переносил на тринадцатое. И вот не какое-либо другое число, а именно это оказалось для всех для нас роковым: из жизни так нелепо ушла Наташа. И боль о ней вместе со счастливыми воспоминаниями – все это теперь и в самом деле «закреплено» за мною пожизненно…

В день ее рождения в нашем доме каждый год собираются однокашники и друзья Наташи. Говорят, что однажды приходил и тот водитель такси, сидел и потихоньку плакал, но мне сказали об этом уже потом.

За городом, на берегу живописного ижевского пруда расположен небольшой дачный поселок. Он начался с трех маленьких домиков, построенных еще в довоенное время для летнего отдыха начальства нашего завода. Постепенно этот поселок застраивался дачами для городских и республиканских руководителей, да так, что заводские домики оказались в самом его центре. Каждое лето я арендовал одну из трех заводских дач для своей семьи. Мы очень любили там жить в жаркое летнее время. Но дом наш, что называется, стоял «на семи ветрах»… Невозможно было и думать о работе – со всеми, проходящими мимо дачниками, надо поговорить-поздороваться…

В конце концов, мне выделили под дачу отдельный участок уже за общим забором, где установили легкий щитовой домик, который через пятнадцать лет я снес и построил на этом месте собственный двухэтажный дом из бруса.

Вокруг дома на участке – дикий лес! Он тут был всегда, но с той поры, как я сюда перебрался, сделался еще гуще: я засадил его молодыми деревьями и кустарником.

«Саженцы», как правило, привожу с рыбалки или с охоты. Увижу маленькое деревце, которое растет на каком-нибудь очень уж бесприютном или опасном месте, где ему долго не простоять, – бережно выкапываю и везу на свой участок. Сажаю, начинаю ухаживать за ним и переживать: а приживется ли эта малютка на новом месте?.. Когда и поговорю, и подбодрю, и утешу: «Ничего, мол, ничего, все хорошо будет – видишь, как я стараюсь? Держись!» И кажется, что маленькие деревья все это понимают и на заботу отвечают своим стремительным ростом. И даже как будто преображаются: становятся и стройней, и пушистей. Из какой-нибудь кривой дурнушки, которую я почему-либо в лесу пожалел, вырастает вдруг такая красавица!

Эта березка, правда, и сразу была удивительно стройной и удивительно красивой. Рядом с ней в лесу уже виднелся след от тракторных гусениц… Долго ли она еще простоит?

Привез я ее в багажнике – совсем маленькая была. И посадил у самой калитки.

Этой березке я дал имя: Наташа. Как приветливо, как радостно она на него отозвалась!

Ухаживал за ней особенно тщательно, в сухую погоду, в жаркие дни специально приезжал из города поливать, и она росла, как говорят, не по дням, а по часам. Через три года была уже высокой и стройной! «Расти! – просил я ее. – Наташа, расти!»

Рядом через дорогу сплошной лес: много в нем разных деревьев, в том числе и берез. Но эту березку я привез издалека, продлив ей жизнь на новом, на безопасном месте. Стоит теперь такая нежная и такая красивая…

И вот однажды весной подъезжаем с Игорем к даче, и я не верю своим глазам. Где же моя красавица? Где Наташа?!

Выскочил из машины… деревца не было. Чья-то безжалостная рука срубила почти под корень.

Внук Игорь, видя, как я задыхаюсь от возмущения, подошел к пенечку, потрогал его рукой и показал мне ладонь: «Смотри, дед!.. Сок так сильно течет – по-видимому, ее только что срубили».

Я ответил ему: «Дорогой внук, это не березовый сок. Это Наташины слезы». Заплакал и не стал этого скрывать. Ведь это и мои слезы. И мои…

Увлечения

Одним из первых серьезных увлечений в моей жизни я считаю поэзию. С того момента, как в детские годы в родительском доме на Алтае услышал первое стихотворение – все во мне настроилось на восприятие дивной завораживающей мелодии рифмованных строк.

Мой поэтический мир постепенно наполнялся стихами Некрасова, читаемыми зимними вечерами в Курье старшим братом Виктором или сестрой Гашей. Особенно мне нравилось, как читала Гаша: каждое слово она произносила с какой-то особой интонацией, а весь стих у нее походил на песни, что иногда пели наши родители.

Ничто не вызывало у меня стольких волнений и радости, как поэзия.

Думаю, под влиянием тех зимних вечеров я и начал сочинять сам. Первые стихи писал легко и быстро, но читал их вслух редко. До какой-то поры я даже не осмеливался и признаться родным в своем увлечении, считая эти «творения» слишком несовершенными.

Но в школе, среди ровесников, я раскрыл свои поэтические способности, и меня сразу же нарекли «школьным поэтом». Я с удовольствием сочинял маленькие четверостишья по различным поводам и читал их одноклассникам. И был даже немножко «знаменит»…

Во время службы в Красной Армии я вновь стал «поэтом», но уже – солдатским. Несколько моих стихотворений было опубликовано в газете «Красная Армия» (орган Киевского особого военного округа). В конце 1940 года меня пригласили в Киев на окружной слет молодых армейских литераторов, во время которого украинские прозаики и поэты проводили свои семинары. Хочу привести одно из тех стихотворений, которые я там читал. Оно называлось «Танкисты» и на конкурсе молодых армейских литераторов заняло призовое место: