Бруно Нардини - Жизнь Леонардо. Часть вторая.

«Если ты остаешься один, ты принадлежишь лишь себе самому»

— Леонардо, как подвигается работа над конем?

— Ваше сиятельство, я заканчиваю систему множественных плавильных горнов для совершенной отливки металла,— ответил Леонардо.

— А затем?

Моро не терпится узнать, как обстоит дело с его заказом.

— Еще я почти закончил работу над двумя сплавами: бронзы с выжженной медью и бронзы с мышьяком.

— Сколько же потребуется бронзы?

— Двести тысяч фунтов.

— А сколько пушек можно отлить из такого количества бронзы?

Леонардо посмотрел на Моро и ничего не ответил.

— Лучше тебе, Леонардо, сходить в монастырь Санта Мария делле Грацие, где Браманте уже закончил работу. Тебе надо будет расписать трапезную братьев-доминиканцев. Они хотят, чтобы ты написал для них фреску «Тайная вечеря». Потом, когда мы утихомирим венецианцев, мы раздобудем бронзу для коня, и ты сможешь отлить памятник.

После четырнадцати лет проделанной работы сам Моро велит ему повременить с отливкой памятника... Леонардо кажется, будто его обокрали, внезапно сбросили с незримого трона; все сложные расчеты, кальки, поиски наилучших сплавов кажутся ему бессмысленными, ненужными. Он понимает, что потерял даром драгоценное время, годы, злоупотребил чужим терпением. Но не знает, с кем поделиться. Он вдруг обнаруживает, что у него нет настоящего друга. Его поддерживают лишь отчаянное желание узнать еще больше, неотвязное стремление найти ответы на все «почему», непреодолимая потребность идти в ночи, держа факел, разгоняя тьму.

Его ученики, живущие под одной с ним крышей, следят лишь за его рукой, пишущей картину, прислушиваются к его словам, только когда он подправляет их работы. Они тоже эгоисты. Салаи, этот вор с прекрасным лицом и инстинктами зверя, чужд ему духовно. А Катерина — всего лишь воспоминание.

Один. Внезапно он ощутил себя одиноким в толпе. Быть может, он сам в этом виноват? Он растекался тысячью ручьев, поддавался множеству иллюзий, увлекался сразу слишком многим и теперь оказался в пустоте, один, без последователей.

«А вдруг вся жизнь моя была ошибкой и мне надо было заниматься только живописью?!»

Леонардо добрался до дома, открыл дверь, вошел в мастерскую. У окна стоит стол, Леонардо садится, открывает наугад записную книжку, читает: «Если ты остаешься один, ты принадлежишь лишь себе самому». Он закрывает записную книжку. Берет лист бумаги и начинает рисовать Христа в окружении апостолов, тот, как и он, наедине со своей невыразимой душевной мукой.

Моро сказал Леонардо, что надо прервать работу над памятником. Эта бронза нужна для отливки пушек. Он посоветовал Леонардо сходить в церковь Санта Мария делле Грацие и расписать там трапезную братьев-доминиканцев.

 «Если остаешься один, ты принадлежишь лишь себе самому» — с этой грустной мыслью Леонардо стал рисовать эскиз к «Тайной вечере». Христа, одинокого в толпе.

«Тайная вечеря»

На стене трапезной монастыря Санта Мария делле Грацие появилась фреска, словно излучающая сияние и приковывающая к себе взоры всех. В первом порыве вдохновения Леонардо начал писать огромную фреску— девять метров в ширину и четыре в высоту — соблюдая в работе строгие геометрические пропорции.

В отличие от своих предшественников, начиная с Джотто и Лоренцетти и кончая Андреа дель Кастаньо и Гирландайо, которые изображали «единение» во время печально-сладостной вечерней трапезы, Леонардо запечатлел драматический момент вечери, когда Христос сказал: «Один из вас меня предаст». На лицах всех апостолов видны смятение, изумление, растерянность, негодование, ужас. Центральная фигура этой сцены — Христос, а все апостолы составляют четыре отдельные группы. В каждой группе лица апостолов выражают одно определенное чувство, и оно передано в жестах рук, в движении каждого из персонажей и даже в положении ног, которые видны из-под стола.

«Та фигура достойна наибольших похвал, в которой удалось художнику передать душевный порыв»,— писал Леонардо.

На фреске спокойный и печальный Христос, после того как он произнес роковые слова, уже не просто человек в водовороте страстей, а божественное существо, обреченное на бесконечное одиночество.

Леонардо пишет и рисует. На эскизах он компонует группы апостолов, заносит в записную книжку идеи: «Один из них пил и, поставив стакан на место, повернул голову к протянувшему ему стакан». «Другой, сложив вместе руки, хмуро повернулся лицом к соседу». «Этот показывает ладони соседу, раскрыв рот от изумления». «Еще один что-то шепчет на ухо соседу, а тот тянется к нему, чтобы лучше слышать. В одной руке он держит нож, а в другой — разрезанный пополам этим ножом кусок хлеба».

Уже в 1497 году работа над фреской сильно продвинулась вперед, о чем можно судить по такому письму Лодовико Моро: «...а также следует поторопить Леонардо-флорентийца, дабы он закончил фреску в трапезной монастыря делле Грацие».

Но Леонардо после первого порыва вдохновения приостановил работу, стал искать новью технические возможности в живописи. Он изобрел три слоя грунтовки, которые наносились на стенку один за другим, после чего, как он думал, можно писать «размытым» (sfumato) стилем, что позволило бы передать мельчайшие подробности и править готовые части фрески. Классическая техника фресковой живописи, при которой на свеже-оштукатуренную стену наносится слой краски без последующих изменений была Леонардо не по душе. Через несколько лет Микеланджело точными и мощными, как удары молотка каменщика, мазками кисти распишет Сикстинскую капеллу. Леонардо же художник, который вечно пребывает в сомнении и подвергает суровой проверке каждый мазок, каждый оттенок цвета, да и сам замысел тоже. Поэтому он должен иметь возможность исправлять, не прибегая к коренной переделке. А фреска позволяет лишь уничтожить написанное прежде и начать все сначала.

Маттео Банделло, который в то время был послушником в монастыре Санта Мария делле Грацие, запечатлел «в натуре», как Леонардо писал «Тайную вечерю».

«Часто Леонардо приходил в трапезную рано утром — я сам не раз был тому свидетелем— и взбирался на мостки, так как фреска была на довольно большой высоте от пола,— писал впоследствии знаменитый новеллист.— Итак, он нередко с раннего утра до позднего вечера трудился, не выпуская кисти из рук. При этом он за беспрестанной работой забывал есть и пить. Отдыхал он час либо два, но и в это время все обдумывал, удались ли ему фигуры».