Владимир Рекшан - Самый кайф (сборник)

Осенью семьдесят второго года «Санкт-Петербург» много выступал, поставив целью улучшить звучание до полупрофессионального. Когда-то мы с Летающим Суставом купили у заводских несунов восемь качественных динамиков 4-А-32 по тридцать пять рублей за штуку и тем создали некое промышленное накопление. Но лучше бы и не создавали. Тут только начни. Можно всю жизнь улучшать и улучшать, и все одно не улучшишь до абсолютной лучшести, так и не поняв в ошибочном начале, что музыка если есть – она в тебе. И хороша она или нет, зависит от того, хорош или плох ты. И что ты сам абсолют и шкала отсчета в тебе, а посредники диффузоров, ламп и прочих ухищрений – это Сцилла и Харибда, и между ними доулучшала звучание до бездарности не одна сотня талантов.

Соединив имевшееся у «Петербурга» до инфекционного гепатита с тем, что прибыло после, мы получили полный комплект некачественной, хотя и громкой по тем временам аппаратуры. В лице Вити Ковалева «Санкт» получил сильное подкрепление. Что мог напаять гуманитарный состав «Петербурга» времен Лемеховых! Никита Лызлов заканчивал химический факультет Университета и был поближе к технике. Витя же специализировался на ремонте телевизоров и в наших глазах был богом!

За творческую сторону дела отвечали мы с Колей и к осени семьдесят второго, внутренне соревнуясь, сочинили несколько новых «боевиков», которые отрепетировали и представили рок-н-ролльщикам и кайфовальщикам.

Однажды полузнакомец подбросил листки со стихами, попросив прославить, и листки эти вдруг попались на глаза. Часть стихов, как выяснилось позднее, оказалась позаимствована у Аполлинера, а на один неожиданно сочинилось. Текст, правда, пришлось править и переписывать, остались от него рожки да ножки, но на одной строке я тем не менее прокололся. Назвал композицию «Лень» и начинал ее четырехтактовым заковыристым «рифом», повторявшимся с напором, а после возникал минор, точнее до-минор, и начинались минорные слова:

Издалека приходит день,Приходит день, сменяя утро…

Объявив время и место действия, во второй, уже нахрапистой, части композиции я утверждал, что:

И так всю жизнь, так каждый день.Все изменить мешает лень!

Третья часть композиции в мягко рокочущем квадрате до-мажора объявляла:

Я этим городом дышу.

И далее строчка, всегда вызывавшая овации кайфовальщиков и довольные усмешки рок-н-ролльщиков – и мое недоумение по поводу ее успеха:

…Курю с травою папиросы.

Строчка эта – одна из немногих уцелевших из первоисточника полузнакомца. Я же тогда не курил вовсе, редко когда мог позволить себе пригубить с Лемеховыми, сохраняя надежду на олимпийскую славу. Я знал, конечно, что анаша называется «травой», и знал, что кое-кто из рок-н-ролльщиков ее курит, а кайфовальщики, кажется, курят вовсю. Но это было абстрактное знание – Лемеховы в смысле кайфа оставались славянофилами, и «трава» в тексте полузнакомца связывалась у меня просто с плохими папиросами – табаком наполовину с соломой.

Но получалось – я символ эскапизма, этакий прокламатор психоделии, «пыха», «улета». По поводу «кайфов» тогда позиции у меня не имелось никакой вовсе; после того как Лемеховы срывали концерт или репетицию своей приязнью к португальским винам, иногда я устраивал им скандал и выгонял их вместе с собутыльниками. Но – «трава»? Все-таки в душе жила вера в олимпийские идеалы. Сообразив, я заменил «с травою» на «с тобою». Это вызвало интересную реакцию: начинался рокочущий до-мажор, пелся текст, но все равно зал взрывался криками, как бы понимая – да, зажимают рот артистам, не дают свободы в искусстве.

Меня никто не зажимал, ведь мы находились в подполье, но за ошибки или глупость в искусстве приходится отвечать.

Николай предложил для концертирования несколько отличных сочинений: «Позволь», «Хвала воде» и «Санкт-Петербург № 2»

Негуманитарный Никита разродился текстом, а Николай приложил музыку, и получился еще один номер – «Спеши к восходу».

После долгой ночи, после долгих летБудет утра сладость, будет солнца свет!

Так пелось в припеве, и всем нравилось. С восходами и заходами у «Санкта» было все в порядке. Теперь я знаю, что восход может принести и похмелье, а заход, наоборот, короткое счастье. Но ведь в двадцать с небольшим думалось по-другому, напрямую: солнце, свет, белое – добро; ночь, темень, черное – зло. Жаль, что возраст превращает наивную веру в ее негатив.

«Санкт-Петербург» очень любили. Все, что ни сочиняли и ни пели мы, нравилось до колик восторга, а эти колики восторга необходимы забравшемуся на сцену, раскрепощая его и выявляя совершенно неожиданные дарования.

Но это все литературные абзацы.

Итак – аппаратура.

Грубая статистика гласила: где-то каждое третье выступление срывалось, «не канало» из-за аппарата. Иногда срывалось смешно. Никита Лызлов устроил «Санкт-Петербургу» еще при Лемеховых коммерческое мероприятие в Павловске. Часть билетов скупили павловские аборигены, часть разошлась среди городских кайфовальщиков. Отстраиваем аппаратуру – блеск! Своя плюс клубная – блеск да и только! В зале уже воркует публика, пора выходить, но вот выясняется, что напряжение в Павловске к вечеру село, звук из динамиков прет с искажением, и музыкальная коммерция может кончиться избиением артистов. Нужен выпрямитель. Он каким-то образом что-то там выпрямит, но выпрямителя у «Санкт-Петербурга» нет. Гонец летит за выпрямителем, а я поручаю бойкому приятелю, просочившемуся за кулисы, выйти на сцену и поговорить. О чем угодно. Вроде о рок-музыке. Минут на двадцать. Бойкий знакомец выходит под аванс оваций и начинает гнать лапшу о «Петербурге», о том, какая это выдающаяся, великая… стараясь затянуть время, по ступеням восходящих эпитетов добирается и до… гениальная группа вровень с «Битлз» сейчас выступит в павловском деревянном клубе… Гонец с выпрямителем не прискакал покуда, а задерживать начало – значит больно слететь по лестнице эпитетов…

Жизнь все-таки дороже славы. Занавес с хрустом распахивается, мы искаженно чешем начало апробированного боевика «Ты как вино», зал, не разобравшись, вопит, но скоро смолкает и так же молчит после, грустно понимая, кажется, что не готов еще воспринимать гениальное.

На стадионе отнеслись к моему гепатиту как к уловке волосатика и сказали:

– Волк всегда смотрит в лес.

В Университете же пропустившего по болезни сессию и представившего справку отпустили с богом в академический отпуск.

Судьба искушала волей, а воля – это слишком высокий и отчаянный кайф. Привыкший к дефициту времени, я не решился искушать свою молодую жизнь, хотя и мог обоснованно посвятить целых двенадцать месяцев диетическому питанию, прописанному докторами. Николай хвастался все время – работаю, мол, ночами в метро тоннельным рабочим, пою иногда чего-нибудь, если очень попросят. Звоню Николаю, спрашиваю: