Патрик де Фюнес - Луи де Фюнес: Не говорите обо мне слишком много, дети мои!

— Почему веревка валяется на сцене? Какое у тебя красивое зеленое платье, Колетт!

Эта игра доставляла особую радость рабочим сцены и осветителям — они так и слышали хлопки пробок, вылетающих из бутылок с шампанским.

Действие «Большого вальса» происходило в большом аэропорту. Приятель Робера, командир самолета в компании «Эр Франс», приходил иногда на репетиции, чтобы высказать свое мнение. Отец, еще не забывший свой перелет через Средиземное море, донимал его вопросами о его «Боинге-707». Польщенный пилот предложил ему посетить один из них на стоянке в ангаре аэропорта Орли.

Не мешкая, в одно прекрасное октябрьское утро, родители, Оливье и я прибыли заблаговременно в указанное место, где происходит смена экипажей. Стоявший как раз напротив бегов в Лоншане, наш «ДС-19» поблескивал под осенним солнцем. Отец пребывал в большом волнении.

— Дети мои, не забывайте обращаться к нему «командир»! Не волнуйтесь, он очень простой человек. Вы никогда не поверите, что он способен поднять на воздух такую махину!

Мама, куда более раскованная, любовалась пожелтевшей листвой на деревьях. Мы же с Оливье как раз пытались определить простейшие марки самолетов, способные, по словам отца, взлетать и садиться, когда рядом с нами притормозила красная «альфа-ромео» с открытым верхом. Смахивающий на Дина Мартина[10] мужчина с седыми висками и в защитных очках приветствовал нас кивком головы и предложил ехать следом за ним. Сев за руль своей желто-лимонной машины, отец послушно выполнил этот приказ.

— Ты видел, какая у него машина, папа? Шестицилиндровая! Она стоит целое состояние!

В те благословенные времена никто не опасался террористов: сторож открыл ворота и мы припарковались прямо под хвостом самолета. Получив общие сведения, мы поднялись по трапу и вошли в хвостовую часть. В салоне еще не убирали, на полу валялись обрывки бумаги и прочий мусор. Отвратительный запах рвоты, смешанный с запахом духов командира, вызывал тошноту.

— О-ля-ля! — воскликнул отец, попав в кабину пилота. — Как вы разбираетесь во всех этих кнопках? Я бы потерял голову!

Он чувствовал себя сейчас в полной безопасности, ведь все происходило на стоянке в ангаре, а не в ожидании взлета.

— До свидания, капитан! — сказала на прощание наша мама.

Отец не хотел, чтобы я присутствовал на генеральной репетиции «Большого вальса».

— В зале будут зрители, не заплатившие ни сантима. Они придут лишь для того, чтобы себя показать. Подождите настоящего зрителя, который приобрел билеты.

Его герой, таможенник Руссель, был встречен с большим одобрением. Все светские особы, которых отец недолюбливал, стоя аплодировали ему. На другой день всесильный критик Жан-Жак Готье разразился дифирамбами:

«Луи де Фюнес — это нечто! Феноменально ритмичный, живчик, полный энергии и задора, он достигает грандиозного результата, оставаясь уморительно-забавным в своем шутовстве. Перед вами актер, обладающий поразительным комическим даром».

Но отцу, чтобы рассеять страхи, требовалось нечто большее. Каждый час он звонил кассирше театра «Варьете», выспрашивая, как раскупаются билеты. Только услышав, что она не успевает продавать, он наконец успокоился. В своем мастерстве отец достиг зрелости. Робер предсказывал ему, что он станет одним из великих французских актеров. Это предсказание начинало сбываться.

Присущие его прежним героям выражения и поведение достаточно накопились в его памяти. Теперь он мог прибегнуть к ним в любой момент, чтобы сделать характеры новых персонажей более отточенными, внося изменения по своему усмотрению, дабы придать им — тому же таможеннику, жандарму, хозяину ресторана — универсальный характер… В нашей повседневной жизни он обрел беспечность, от которой лицо его так и лучилось. Это можно заметить в его тогдашних интервью.

Отец не забывал данного жене обещания — обеспечить ей тот образ жизни, от которого она отказалась ради него. Однажды утром, в день, когда «Большой вальс» не играли, они отправились под руку пройтись по парку Монсо и остановились перед частным особняком Мопассанов, который после войны превратился в офисное здание.

— Нам ведь неплохо живется на улице Рима, — сказал он.

— А я не буду счастлива до тех пор, пока из моего окна не увижу это, — в тон ему пошутила мама, указав рукой на деревья парка.

Предложив ей пройтись вверх по аллее и остановившись метрах в пятидесяти дальше, перед зажиточным домом, он показал ей на большой балкон и произнес:

— Теперь ты сможешь любоваться этим видом! Я дарю тебе здесь квартиру.

Новые соседи по улице Монсо узнали о нашем переезде по вою тотчас установленной сигнализации. Они, впрочем, были снисходительны к нам, за исключением тех случаев, когда наш безродный пес набрасывался на йоркширов, маленьких породистых собачек, которых сжимали в объятиях дамы в роскошных манто. В девять вечера согбенный пожилой сторож открывал тяжелые ворота, чтобы пропустить нашу машину. Он рассказывал, что эта работа по ночам позволяет ему днем заботиться о больной матери. Отцу было неловко беспокоить его своими поздними возвращениями из театра, и он неизменно давал ему приличные чаевые. А узнав, что старая дама гриппует, не ограничивался одной купюрой.

— Вы наверняка устаете, — сочувствовал он ему.

— Я держусь лишь благодаря соку сельдерея, господин де Фюнес. Вам тоже стоит выпивать по утрам большой стакан этого сока.

Совет не был пропущен мимо ушей. На другой день мама купила соковыжималку, и клубни магического растения стали прибывать в огромном количестве. Отец добросовестно пил это неудобоваримое пойло.

В один прекрасный день сторож по-тихому исчез. Только тогда мы узнали, что его мать умерла сорок лет назад! Отец добродушно посмеялся:

— Этот свин сумел недурно разыграть меня! Вот кто настоящий актер!

Но теперь он уже куда более трезво оценивал столь же вонючую, сколь и бесполезную микстуру, в которую имел глупость поверить.

Все складывалось как нельзя лучше, но работы было невпроворот. «Большой вальс» делал полные сборы. Я был вознагражден за свои успехи на выпускных экзаменах черным «фольксвагеном» и нередко заезжал за родителями после спектакля, прихватывая и супругов Дери, когда мы отправлялись поужинать в ресторан на площади Клиши. Зажатый между мамой и Колетт, отец то и дело давал мне советы:

— Ты гонишь слишком быстро! Посмотри налево! Осторожно!

Робер на своем «месте смертника» разыгрывал испуг, сползая с сиденья. Мастер розыгрышей, он рыдал, обливаясь самыми настоящими слезами страха. В ресторан мы входили, корчась от хохота.