Патрик де Фюнес - Луи де Фюнес: Не говорите обо мне слишком много, дети мои!

— Вы ошибаетесь, это не я!

Реплика жандарма, который, конечно, узнал отца, была достойна прозвучать в одном из его фильмов:

— Вы правы! Это я ошибся! Я не разглядел. Теперь, после ваших слов, я понимаю, что это случилось вчера… Проезжайте и извините меня!

Не все жандармы обладали таким чувством юмора, но и впоследствии я часто пользовался их снисходительностью.

— Не станете же вы составлять протокол на сына старшего сержанта Крюшо!

Но знавал я и людей, которые, вставая в позу защитников равенства, доказывали свой демократизм не в мою пользу. Так, во время военной службы в казарме Монлюсон ротный сразу поставил точки над «i»:

— Вот что, де Фюнес. Вам тут не кино. Мы не играем комедию. Вы начнете с того, что будете чистить туалеты всю неделю!

Сей милейший военный был наказан за дискриминацию полковником, которому я пожаловался на другой день. Спустя несколько недель он дал мне увольнительную вне очереди, чтобы я встретился с его дочерью на субботнем балу.

Короткие каникулы в Нормандии позволяли отцу пожить семейной жизнью, которой он был лишен из-за своих постоянных отлучек на съемки. Он отдыхал в заботах о нас. Посещение ресторанов и ловля тунца в Туке позволяли ему забывать о профессии. Он любил отвозить маму поболтать с супругой Фернана Леду [8], которая держала антикварную лавочку в Вилервиле, между Довилем и Онфлером. Затем они все вместе пили чай. Сосьетер «Комеди Франсез» с 1931 года, великий актер, рассказывал о театре и вспоминал счастливые времена, когда они с отцом снимались в фильме «Папа, мама, служанка и я» и его продолжении «Папа, мама, моя жена и я» и много говорили о Луи Жуве [9], которого оба знали и высоко ценили.

Во время наших прогулок мы добирались до Байе, где отец заказал одному столяру десертный столик под цвет знаменитого ковра.

Довиль был тем редким местом, где он поддерживал отношения с коллегами. Надо сказать, что это было неизбежно в столь маленьком городке: несколько ресторанов, казино и кинотеатр — вот и все места, где можно было развлечься по вечерам. Особенно памятны наши встречи с Фернаном Рейно. Как в настоящем поединке, нам на радость, они состязались в остроумии. Вот когда я понял, в чем заключается власть смешного и какой нужен талант, чтобы ею должным образом пользоваться. Так я постигал, какими замечательными людьми они оба были. Рейно часто приходил, чтобы поговорить о профессии, но особенно поделиться заботами, которые были насущными и для отца: о будущем детей. «Как нам поступить с нашими малышами?» Эти размышления привели нас на курсы математики и латыни два раза в неделю в лицее Трувиля, дабы обогатить познания и обеспечить необходимыми для определенного успеха в жизни дипломами.

Фернан Рейно приезжал на роскошной машине, кремовой, обитой внутри красной кожей, или в черной, обитой внутри бежевой кожей, которую он ставил рядом с нашей куда менее заметной, марки «версай» белой, с зеленым верхом. Отец восхищался этими огромными лимузинами, но купить такой же не намеревался. Во-первых, из-за отсутствия средств и еще потому, что считал их чересчур бросающимися в глаза. Машины не имели для него значения, и если он их менял, то лишь под влиянием друзей, которые нахваливали устойчивость на дорогах, тормоза, толщину кузова или надежность мотора других марок.

Отец пользовался отпуском, чтобы набраться впечатлений, наблюдая за людьми на пляже, в ресторане, в казино, которыми затем он делился с нами. Он никогда не скучал, даже там, где ему не нравилось. Этот фешенебельный курортный город позволял ему наблюдать за самыми разными человеческими типами. Свои впечатления он записывал в блокнот.

— Человек, входя в ресторан, знает, что на него смотрят: он выпрямляется, выпячивает грудь и громко говорит. В казино они ходят лишь для того, чтобы себя показать. Прежде чем войти, им надо убедиться, что их заметили, — говорил отец.

Где бы он теперь ни появлялся, особым интересом у него пользовались сильные мира сего. Шикарные заведения стали источником новых находок, но он не любил там задерживаться… Когда мы шли в ресторан, он выбирал простенькую закусочную, где подавали скромные блюда, а вокруг сидели простые люди. Если, на свое несчастье, он был зван в места для снобов, то с самого утра начинал капризничать и портил нам весь день.

— Придется вечером нарядиться обезьяной! К тому же они рассчитывают, что я стану их потешать!

И все-таки он любил этот цветущий город, где так нравилось жить его жене и детям. К тому же и до сельской местности было недалеко.

5. Победный вальс

Приближались летние каникулы 1961 года. Успех «Оскара» не ослабевал. Директор «Порт-Сен-Мартен» поговаривал о том, чтобы возобновить представления в октябре. Уставший от спектаклей отец не имел ни времени, ни сил, чтобы ухаживать за своим садом. Грядки с капустой и морковью заросли одуванчиками и крапивой. Он опасался, что персонаж Бертрана Барнье прилипнет к нему намертво и придется возиться с чемоданами на сцене всю жизнь. Решив больше не играть «Оскара», он потихоньку подписал контракты на фильмы «Джентльмен из Эпсома» и «Столкновения».

Однажды из-за снежной бури супруги Дери застряли в одном из аэропортов США. Чтобы как-то убить время, Робер наблюдал за поведением таможенников. Он хохотал над их надменностью и назойливыми придирками к пассажирам. Вот кто был достоин внимания Луи де Фюнеса! Как было бы здорово напялить на него их форменное кепи и поместить в ревю с танцовщицами на музыку Жерара Капьви!

Он бросился на почту и отправил в театр телеграмму следующего содержания: «Имею для тебя пьесу».

— Еще одно поздравление! — решил, увидев синий конверт, директор театра, в котором играл в «Оскаре» отец. И тотчас позвонил в его артистическую.

— Прочтите, пожалуйста, — попросил тот.

Вот тогда-то бедняга понял, что все его планы на начало нового сезона могут быть порушены.

Сюжет «Большого вальса» тоже был связан с чемоданами, но на сей раз только с одним, огромным, занимавшим почти всю сцену. Когда-то отцу уже пришлось сделать несколько танцевальных па в фильме «Ах, прекрасные вакханки!». Удачно справившись с пассодоблем в «Такси, тележке и корриде», он понимал, что тот танец не шел ни в какое сравнение с севилианой, которую ему предстояло исполнить на сей раз. Все лето Колетт вместе с испанскими танцорами репетировала с ним. Но больше всего он был озабочен механизмом чемодана, который открывался из-за кулис с помощью тросов, имевших противное свойство запутываться. Упаси Бог назвать их веревками, ибо это слово, как и зеленый цвет, по старому театральному суеверию якобы приносит несчастье. Тот, кто их ненароком произнесет, должен угостить всю труппу аперитивом. В конце каждой недели отец забавлялся, прикидываясь рассеянным: