Алексей Суворин - Дневник А.С. Суворина

15 мая.

Утром в Théatre Libre. Пьеса Гауптмана «Die Weber» (Les Tisserands). Очень сильная вещь. Большой успех. Познакомился с Потапенкой. Очень симпатичный человек. Вечер в Variétés, пьеса Мильме «Ма cousine». Режан очень изящная женщина и очень талантливая актриса. Очень мне напомнила тонкостью своей игры Дузе.

16 мая.

Жду Татищева, чтобы ехать в Фонтенебло. На обратном пути Татищев говорил много интересного об истории Александра I, которою он занимается. За 1801 г. он списал все то, что есть в гос. архиве, чего не подозревает начальство архива. Имп. Павел, желая попасть в гросмейстеры иезуитского ордена, вызывал папу в Петербург для личных переговоров. В Вильне при Ал. I были все иностранцы. Разговор Балашова с Наполеоном в книге Татищева «Alexandre et Napoléon», с указанием пропущенных мест в книге, изданной Академией Наук. Упоминание о Бенигсене: «Как, он протягивает окровавленную руку, убившую своего государя и отца императора?» Балашов выскоблил вторую половину фразы, на свет можно прочесть(?).

17 мая.

Утром пришла Пуаре, только что приехавшая из Петербурга, остановилась у брата, Карандаша. Потом Маковский. Маковский 3 месяца был в Америке. Говорил, имя его там хорошо известно. «Брачный пир» каждому мальчишке известен. Купивший у него картину рекламировал себя и рекламировал художника. Показывал мне купленный им складень за 180 фр. очень древний и оригинальный. За портрет заплатили ему в Америке 3000 долларов, угощали обедом. Верещагин, по его словам, не имел там успеха и продавал дешево. Айвазовский — тоже ничего не продал, остались картины на комиссию. Говорил о своем разводе. Жена его требует 9000 руб. пенсии. Он отдал ей две картины — «Невесту» и «Вакханалию» и говорил, что у нее есть 100 т. руб., так как все деньги он отдавал ей. Вид его не блестящий, немножко конфузится. У него двое детей, мальчик и девочка. Лет ему 54, как говорит.

Вечером в Армии Спасения. У дверей толпа плохо одетых молодых людей и мальчиков, которые стараются пройти в дверь, но два молодых человека из Армии не пропускают, но не всегда успешно. Нам и Бестужеву-Рюмину дали билеты. Поднимаемся в первый этаж. Довольно большая зала, несколько рядов стульев, подмостки с рядом стульев, пианино и кафедра, обитая темно-красным сукном. Сзади к стене — герб Армии, — крест, обвитый буквою S, и два меча, кругом надпись: «Sang et feu» и «Armée du Salut». Над кругом корона с тремя звездами. Французские флаги по сторонам. На стульях человек 20, большею частью в темных платьях и в шляпках высоких, старого фасона, закрывающих лица. На отворотах кофты — буква «S», на воротнике, застегнутом пряжкою с надписью «Armée du Salut», обведенном красным шнуром, на рукавах тройной красный шнурок. Два капитана — девушки. Одна высокая, худая, с продолговатым лицом, другая с круглым, выразительная физиономия. Они выходят из боковых дверей. На эстраде справа от зрителей женщины, слева мужчины. Заседание открывается несколькими словами и молитвою, причем становятся на колени. Господин седоватый, закатив глаза, читает ее. Проповедница, закрыв глаза руками, облокачивается на кафедру и повторяет: «Oui, oui», как бы подтверждая слова молитвы. Открывает книжку «Chants de l’Armée du Salut» и говорит: «№ 27». Читает 4 первые стиха, комментируя их более или менее пространно, потом запевает и все собрание хором. Напев приятный, хотя однообразный. Снаружи доносятся шум и свист. Начинаются возгласы в собрании измененными голосами. Ораторша сначала не обращает внимания, пение помогает заглушать нарушителей тишины. Но она говорит долго, и смех, и крики. Она останавливается, говоря, что так нельзя продолжать, что она просит о снисхождении. «Мы никого не боимся, мы убеждены в правоте своего дела, и нам не впервые это». Смолкают и опять. На кафедру входит мужчина, читавший молитву, говорит, что он не праведник. «Что он такое? Просто то, что называют честным человеком. У меня эгоизм, зависть и т. п., но я сознал свои грехи и стараюсь исправиться». Его почти не слушают, и он говорит среди шума. После него опять женщина.

— «Кто там прячется?»

— «Он боится», — восклицает резким голосом мужчина с неприятным сердитым лицом.

— «Да, боится. У него совесть не чиста, и он прячется.»

Говорит, не слушают. Мужчина резким голосом: «Silence!»

— «О-о-о! а-а-а!»

Мужчина выходит и говорит, что это свинство, что не дают говорить «aux braves filles». Выходит, я жду. Кричат, подражая.

— «Ну, что это значит: «Des bétès féroces, des brutes».

Собачий лай, мяу, мяу на разные голоса. Покричал, стих.

Девушка встала и говорит с улыбкою:

— «Кажется, между нами есть животныя».

Смех одобрения. Смущены нарушители. Вообще женщин слушают с большим приличием, чем мужчин.

После этой бурной сцены тишина. Слушают довольно долго.

Мужчина — «Благодарю нежно, что слушали».

Опять смех и крики.

Девушка говорит, чтобы вышли нарушители, иначе нельзя продолжать заседания. «Что это за люди. У них совесть неспокойна, нет религии, нет бога. Не может быть. В глубине их сердца есть бог, но они его забыли. Не может не быть бога. Они ведь знают, что человек не может поручиться ни за минуту своего существования. Может быть, через полчаса кого-нибудь уже не будет, он умрет и предстанет перед богом.»

Другая девушка — о сеятелях, дурная почва и хорошая. Читает Евангелие. Это слово божие. «Так было и при Христе, так же слушали. Павел вообразил, что он приносит пользу римлянам, спасает госуд., народ, когда гоняет христиан, но слепота его прошла, и он стал одним из первых. Так и у нас. Эти крики, этот шум от тех, которые хотят нас заставить замолчать. Но мы прочли слово божие, не наши это слова, а божие, чрез мои слабые уста говорит бог» и т. д. Просто, весьма убедительно и сердечно говорит.

18 мая.

В Maison Lafitte с Татищевым у Маковского, который купил у Верещагина за 45 т. фр. его помещение. Это почти даром. Верещагин заплатил за одну землю, на которой ничего не было, 50 т. фр. (19 000 кв. метр.), сам посадил деревья, платя иногда по 100 фр. за дерево. Мастерская огромная, красиво декорированная картинами, антикварной мебелью, коврами, гобеленами и пр. У Маковского двое детей от новой супруги. Она просила меня поговорить о разводе мужа с его женою, Ал. Петр. «Положение фальшивое», — говорит она. Понятно. Отец ее бывший казначей, честный человек. Лечится в Париже. Мать ее живет с ними. — Видел эскиз «Минина». Эффектная будет картина. Но Минин едва-ли выйдет. Пейзаж прекрасный. Много этюдов с натуры в Нижнем.

Скальковский рассказывал о Сбышевском, командире корабля, все сдал честно и уехал на восстание. (Уроженец Николаева, Скальк-го знал он мальчиком, когда был морским офицером в Одессе). Пока добрался, восстание кончилось. В Париже выдавали. Он пробрался в Англию, работал в Шотландии на жел. заводе простым рабочим, не зная языка. Потом переехал в Париж, первый стал интересовать французов русскими дедами, имел миллионы, потом все потерял. Теперь занимается комиссионерством. Прощен, ездит в Петербург. Ему 65 л., но еще бодрый и деятельный.