Эл Дженнингс - Сквозь тьму с О. Генри

В грязной глинобитной estanca[15] я нашёл то, что мне было обещано — гарантированное лекарство от плохого настроения. Но содержалось оно не в приторной, густой микстуре, о которой толковал мне важный человек на крыльце консульства. Оно было в беседе, полной юмора и произносимых самым серьёзным тоном шуток, беседе, ведущейся на размеренном, неторопливом, исключительно чистом английском языке, в то время как мы, облокотившись о расшатанный деревянный стол, опрокидывали в себя стакан за стаканом, не обращая внимания на количество выпитого.

Несмотря на сдержанность, которая, казалось, была неотъемлемой чертой его личности, я сразу же почувствовал к нему искреннюю симпатию и принялся излагать ему свой план — я намерен был поселиться в этой стране.

— Это совершенно восхитительное место для человека, не желающего особенно утруждаться, — заметил он.

— А в какой области лежат ваши интересы? — спросил я.

— Я как-то не слишком много раздумывал на эту тему, — ответил он. — Развлекаю вот новоприбывших.

— Должно быть, вы чертовски занятой человек, — предположил я.

— Вы мой первый клиент, с тех пор, как я прибыл сюда. Вам, должно быть, интересно, кто я такой и что делаю здесь?

В Гондурасе любой американец вызывает подозрения.

— О Господи, нет! — немедленно возразил я. — В моих краях никто не спрашивает имя человека и не суёт нос в его прошлое. Достаточно и того, что вы — парень что надо.

— Спасибо, полковник. — Он характерным движением закусил верхнюю губу. — Можете называть меня Билл. Думаю, так будет в самый раз.

Мы сидели там несколько часов — бывший грабитель с большой дороги в драном фраке и беглец в незапятнанно белых парусиновых брюках — и вместе мозговали, как бы нам получше инвестировать мои заработанные трудами неправедными денежки. Портер предложил кокосовую плантацию, кампанию по избранию президента и индиговую концессию.

В неожиданных поворотах его мыслей было столько очарования, что я обнаружил, что с нетерпением жду его высказываний. Я позабыл, что «Хелена» остановилась всего лишь, чтобы принять на борт воды, и, возможно, сейчас уже готова отчалить от берегов Гондураса, когда помощник капитана подозвал меня кивком головы. Второпях я чуть не опрокинул стол.

— Одну минутку. — Невозмутимый, тихий голос Портера остановил меня на полном скаку, словно натянулись невидимые поводья. — Вы американец. Как вы смотрите на то, чтобы отпраздновать славное Четвёртое?

— Что за Четвёртое?

— Четвёртое июля, конечно же, полковник, которое наступит этой ночью ровно в двенадцать часов. Давайте отпразднуем его как подобает.

Все, кто читал О. Генри, знают, как три мота-патриота праздновали день рождения американской нации. Он запечатлел эту пирушку в рассказе «Четвёртое июля в Сальвадоре». То, что выпало из его памяти, он домыслил, но многое из описанного, исключая фабрику по производству льда и тысячи долларов от правительства, случилось на самом деле.

Не помню, как это произошло, но Фрэнк сошёл с парохода и присоединился к нам. Далеко за полночь Портер взял нас с собой в консульство, где располагался его домашний очаг: там, в одном из углов большой гостиной стояла узкая койка. Он снял с неё несколько одеял и расстелил на полу, после чего все мы трое растянулись на них.

Наутро, в одиннадцатом часу, началось празднование Четвёртого июля. В нём приняли участие Портер, Фрэнк, два ирландца — владельца индиговой концессии, американский консул, я и один негр, которого мы взяли в свою компанию во имя соблюдения демократии. Для придания чествованию триумфа Америки над метрополией ещё большей торжественности, Портер настоял на том, чтобы к нам присоединился английский консул. Мы изложили своё предложение представителю его величества, и тот с энтузиазмом принял его, заметив, что «это будет чертовски забавная штука».

Среди крошечных хибарок Трухильо было всего четыре дома нормального размера. Мы стояли в тени губернаторской резиденции и с чувством выводили «Звёздно-полосатое знамя». Желая почтить нашего гостя, Портер предложил исполнить «Боже, храни короля», но британец запротестовал: «Не превращайте праздник чёрт знает во что!»

Мы начали торжества пальбой на улицах в лучших традициях Техаса — это был наш способ подготовки к вечернему фейерверку. Задумывалось также устроить барбекю и полакомиться жареной козлятиной в прибрежной лимонной роще. Этого нам было не суждено — помешала большая политика.

Своими выстрелами мы разнесли в дребезги пару estancas. Повсюду валялись битые стаканы, бармены-карибы сбежали. Мы перешли на самообслуживание, честно оставляя плату за каждый употреблённый стакан. Портер, самозабвенно лупивший бутылкой по зеркалу, из-за чего оно превратилось в груду осколков, повернулся к нам со странным, неподражаемым выражением лица — озорным и спокойным одновременно.

— Джентльмены! — возгласил он. — Туземцы пытаются присвоить себе наше законное Четвёртое июля!

Мы высыпали на улицу, разразившись беспорядочной стрельбой в воздух. К нам галопом приближался какой-то верховой — коротышка в ярко-красном кителе. Вслед за ним поднимали тучи пыли десятка три босоногих всадников — тоже в красных кителях, чем их одежда, фактически, и ограничивалась. Они вовсю палили из дедовских ружей, заряжающихся с дула, с таким зверским видом, как будто действительно собирались кого-нибудь прикончить.

В тот момент, когда их заводила на своей невидной серой лошадке поравнялся с нами, Портер ухватил его за пояс и стащил на землю. Я впрыгнул в седло, стреляя и испуская душераздирающие вопли, как умалишённый.

— Подкрепление! Подкрепление! — победной песней гремело сзади. Понятия не имею, куда и зачем я скакал.

Но на следующий день нас в нашей резиденции в консульстве навестил сам губернатор в сопровождении двух маленьких смуглых карибов. Он желал поблагодарить американских патриотов, оказавших неоценимую помощь в подавлении попытки государственного переворота. Их усилиями была спасена республика! Великодушным жестом он предложил нам кокосовую плантацию, одну из тех, что произрастали по собственной воле по всей территории страны. Потрясающий подвиг доблестных американцев спас великую гондурасскую нацию!

Мы даже не подозревали, что, оказывается, имел место переворот, как не знали и того, на чьей, собственно, стороне мы сражались. Портер поднялся на ноги и торжественно произнёс:

— Передайте нашу глубокую благодарность правительству, — ответил он с едва заметной покровительственной ноткой в голосе. — Доблестных патриотов так часто предают забвению!