Вальтер Хартфельд - Одинокие воины. Спецподразделения вермахта против партизан. 1942—1943

— Пощадить?.. С чего бы это. Он предал своих и предаст точно так же и нас. Его жизнь не стоила ломаного гроша. Следовательно, можно допустить, что я выступил в роли судьи партизан, — добавил Хайнц. — Кроме того, вы искренне полагаете, что мы можем позволить себе жалость? Вы подумали о том, что один тяжелораненый солдат, которого пытаются спасти — просто из жалости, — может погубить весь отряд, потому что этот отряд станет менее подвижным и быстрым, следовательно, более уязвимым, что бессилие одного может погубить всех?

— Неужели мы обречены быть зверями?

— Мы живем почти как животные… Партизаны тоже… На этой войне не вставляют цветы в дула винтовок, против лесного пожара используют пожар.

— И как далеко мы зайдем в этом идиотском состязании?

— Вы смешны со своими добрыми чувствами, — продолжал Хайнц. — Теперь не время задавать такие вопросы. Они уместны до войны… в мирное время. На войне не остается ничего иного, кроме как умело воевать. Мало кто убивает ради самого убийства. Для этого всегда есть веские причины. Но война не время делать выбор между добром и злом.

Манфред неожиданно рассердился:

— Но протрите глаза, ради бога… Убивают, жгут, разрушают, потому что это война. Но люди разрушают этим самих себя. Как можно это забывать?

Клаус, слушавший до этого беседу, не вмешиваясь, положил руку Манфреду на плечо:

— Ты прав, у людей поразительная способность забывать. По окончании войны победитель не вспомнит о своем героизме и неудачах, об упущенных возможностях.

Фон Ритмар вдруг побледнел до крайности:

— Неправда… Все забыть невозможно… Я не могу забыть людей, которых убиваю.

Хайнц бросил на него озадаченный взгляд:

— Разве мы здесь не для этого… Нет?

— Я убивал людей выстрелом в голову, когда они были безоружны.

— Это случается не так часто… но такие вещи происходят, — сказал Хайнц, пожав плечами. — Что за люди это были?

— Коммунисты и евреи, которых гестапо согнало в Гомеле… Я убивал их десятками.

Все замолчали.

— Как ты впутался в эту историю?

— В начале войны меня направили в одно подразделение сил безопасности, айнзац-команду-4, в подчинение Отто Олендорфу. Он был человеком интеллигентным и культурным… В его активе многие тысячи смертей.

Гюнтер подавил рвотный позыв.

— Ты часто рассказываешь эту историю?

— Не часто… Но я чувствую себя виноватым и за умалчивание того, что убивал.

— Я достаточно хорошо знаю гестаповцев, чтобы понимать, что единственный способ отделаться от них — это покончить с собой… Но разве приемлема одиночная, бесполезная смерть?

— Не знаю.

Гюнтер подошел к Манфреду:

— Теперь тебе нужно сказать… Нас могут однажды осудить за эти казни, и следует понимать, что за эти преступления нам придется отвечать. И потом, мне кажется несправедливым, что ты остаешься единственным, кто не поддерживал то, что мы себе позволяли.

Манфред говорил долго, чувствуя вновь на себе взгляды — последние взгляды — людей, которые ожидали смерти. Желая избавиться от этих ночных кошмаров, он устало замечал, как все глубже погружается в воспоминания.

Хайнц и Клаус перебивали его несколько раз, требуя уточнений административного или специального характера, оправдываясь приказами, которые нужно выполнять.

Гюнтер мрачно спрашивал себя, что произойдет, если они проиграют войну.

С рассветом коммандос продолжили свой путь. Десну закрывала густая пелена тумана, и лишь ее отдельные разрывы позволяли видеть мрачные воды реки.

Клаус колебался. В таком тумане и пятьдесят партизан могли спокойно прогуливаться, особо не беспокоясь, что их кто-нибудь заметит. Все равно что ловить ветер сачком для бабочек. Подошел Карл Вернер:

— Если мы останемся здесь, то большой пользы не будет. Надо отойти от берега: вода усиливает слышимость.

Клаус согласился и сделал распоряжения: часть людей с автоматами и гранатами цепочкой следуют вдоль реки, а параллельно ей по другому берегу движутся остальные коммандос с тяжелым вооружением.

Пошли снова медленно и размеренно. Гюнтер, которому поручили уход за лошадьми, и следовавшие за ним в качестве телохранителей Людвиг и Райхель воображали себя на экскурсии.

Какой-то солдат чихнул.

В тот же момент сквозь шум воды послышалось бурчание, и туман прошили несколько автоматных очередей.

Клаус и Хайнц приказали людям залечь. С высокого берега начали бить ручные пулеметы. Что касается Рейнхардта, чье внезапное чихание спровоцировало весь этот шум, то он расхохотался как сумасшедший и шепнул Юргену, лежавшему рядом, что он в самом деле сыграл роль капитолийского гуся (известное из истории Древнего Рима событие 390 (или 387) года до н. э. — Ред.).

Русские перестали стрелять, и Клаус воспользовался этим, чтобы отвести солдат от берегов реки. Ему ничего не оставалось делать, кроме как уповать на то, что солнце разгонит туман.

Через полчаса над Десной, казалось, поднялась золотая пыль, и река стала медленно открываться. Течение стало медленным и спокойным. С биноклями в руках Хайнц и Клаус искали следы присутствия партизан. Тщетно.

Коммандос продолжили движение параллельно реке, но более чем в тридцати метрах от нее, вдоль крутого берега, который обеспечивал хорошее наблюдение. Примерно в пяти километрах они увидели первую деревню. Дымились несколько печек. Солдаты снова рассредоточились.

В пятистах метрах открыл огонь русский пулемет. Ликвидировать его было не просто, поскольку партизаны установили его внутри одной из изб.

Хайнц собрал несколько егерей и предпринял обход. Это удалось легко. Но огонь пулемета задержал движение коммандос на десять минут, которые позволили партизанам переправиться через Десну и тихонько уйти. Из троих человек пулеметного расчета двое были убиты, третий получил тяжелое ранение.

Хайнц попросил помочь раненому Гюнтера, весьма удивленного такой снисходительностью. У раненого был двойной перелом ноги, он потерял сознание.

— Ах ты, нечестивец, — бормотал Гюнтер, глядя на Хайнца, — по-дружески предупреждаю тебя, что как только я стану выхаживать этого парня, то запрещу к нему прикасаться.

Хайнц спокойно улыбнулся.

— Валяй, валяй, — говорил он. — Благочестивая Флоренс Найтингейл (знаменитая английская медсестра (1820–1910). Организатор и руководитель отряда санитарок в период Крымской войны 1853–1856 годов. Создала систему подготовки младшего и среднего медперсонала в Англии. — Ред.)! Если я к тебе обратился, значит, согласен с тем, чтобы ты им занялся. И потом, это произведет на крестьян нужное впечатление… Но все же учти: твоя забота продлится не слишком долго.