Константин Евграфов - Николай Крючков. Русский характер

– Какие могут быть обиды между братьями по искусству! – воскликнул Саульский. – И еще неизвестно, что ждет впереди вас. – И загадочно улыбнулся.

– Нечего сказать, обрадовал, – пробормотал Крючков, когда они отошли от этого странного нищего.

– Когда Гарри потерял голос, – пояснил Доризо, – он немного сдвинулся умом. Сдвинешься…

И рассказал, что у одинокого Саульского есть квартира и его постоянно навещают поклонники и поклонницы, помогают по хозяйству, устраивают вечера. Он не приглашает к себе только певцов – они его раздражают.

Пока в Одессе у Крючкова шли съемки, он еще несколько раз навещал «коллегу», бросал ему в цилиндр червонцы, а потом Гарри вдруг пропал. А тут Николаю Афанасьевичу нужно было перебираться в Сухуми, и он решил совместить приятное с полезным: сел рейсом на теплоход «Абхазия». И вот на его борту у него и состоялась последняя встреча с Саульским.

Николай Афанасьевич зашел в ресторан за сигаретами и сразу же увидел его. Гарри сидел один за столиком у окна и смотрел на море. На нем была свежая серая «тройка», а на шее небрежно повязан белый в горошек шелковый бант. Увидев Крючкова, он поднялся и помахал ему рукой.

Николай Афанасьевич подошел.

– А я уж подумал, не заболели ли вы. А вы, оказывается, путешествуете.

– Да, коллега, в это время у меня отпуск, – улыбнулся Саульский. – Я ведь, как каждый трудящийся человек, тоже устаю, хотя все время приходится улыбаться. Выпьете, коллега? – И, не дожидаясь ответа, наполнил бокалы саперави. – Вы, наверное, презираете меня?

– За что?

– За мой образ жизни, – пояснил Саульский. – А мне он доставляет удовольствие. Я испытываю наслаждение, когда вижу, что люди сохранили еще в себе святое чувство – чувство благодарности. Без него человечество превратилось бы в дикую орду. Дающему да воздастся. Иначе жизнь теряет всякий смысл. Осушим бокалы.

Они выпили, и Саульский вдруг, увидев кого-то, быстро поднялся.

– Пардон, ко мне присоединяется дама сердца: я люблю отдыхать по полной программе.

– Рад был встретиться, – поспешил откланяться Крючков, и Саульский не стал его задерживать, чтобы, наверное, не ломать свою программу.

На выходе Николай Афанасьевич обернулся и увидел, как Гарри поцеловал даме ручку и придвинул ей плетеное кресло.

О чем подумал тогда Крючков, о том он Доризо не рассказывал. Может быть, о превратностях судьбы?..

Вот все гадают: что породило у Крючкова страсть к рыбной ловле? Как свидетельствуют его друзья-товарищи, сам он рыбу не ел – весь улов он отдавал или поварам на кухню, или тем, кто попадался под руку. Так что гастрономический интерес отпадает. Некоторые убеждены, что рыбалка для него была способом отстранения от публики, которая его «достала» и от которой он просто уставал. Иные уверяли, что рыбалка в одиночестве помогала Крючкову сосредоточиться и поразмышлять о прошлом и настоящем, о новой роли, вообще об искусстве – да мало ли еще о чем?

И никто не высказал предположения, что ведь мог Николай Афанасьевич находить удовольствие в познании иного мира, который его интересовал, – живого мира водной стихии. Более того, ведь мог он и часами беседовать на безмолвном рыбьем языке с обитателями этой стихии! А почему бы и нет? Может, кстати, потому он и не ел рыб, что считал их, как говаривал Киплинг, «одной крови».

И ничего мистического здесь нет. На эти размышления навела меня одна история, о которой мне поведала Лидия Николаевна Крючкова.

Тогда они с Николаем Афанасьевичем отдыхали на даче, которая стояла на берегу старого пруда. Однажды в девять часов вечера Лидия Николаевна спустилась к этому пруду, чтобы наловить для кошки бычков. Она сделала первый заброс – ни крючка, ни поводка! Только круги по воде. Она взяла другую удочку и сделала второй заброс – тот же результат. Тогда она соорудила из двух поводков один, благо что захватила с собой запасные крючки, и сделала третий заброс. На этот раз неведомая рыбина мало того, что оборвала всю снасть, но еще и сломала две секции отличной японской удочки. И этим как бы давала понять, что поймать ее никому не удастся и вообще – посторонним здесь не место.

Но Лидию Николаевну уже охватил рыбачий азарт, и она решила довести дело до конца. Вернулась домой, попросила у Николая Афанасьевича его тяжелую удочку, на которую можно было поймать сома, и рассказала, что произошло. Николай Афанасьевич долго не мог понять, что же все-таки ловит его жена, а потом занервничал, забеспокоился и сказал:

– Не ходи.

– Но должна же я все-таки поймать это чудовище! – возразила Лидия Николаевна.

– Не ходи, – повторил настойчиво Николай Афанасьевич и, чтобы сгладить резкость тона, добавил: – Ведь все равно она тебя уже не ждет.

Лидия Николаевна кое-как убедила супруга, что это чудовище обязательно ждет ее, потому что оно самоуверенное и упрямое. И попросила мужа смотреть на пруд в окно.

– Это прибавит мне храбрости, – объяснила она.

И вот первый заброс – и он сразу попался: это был огромный ротан, у которого голова в два раза больше туловища. Мощный ротан! Он прыгал на берегу, как циркач, выделывая немыслимые кульбиты.

И Лидия Николаевна стала его успокаивать.

– Да не волнуйся ты, – сказала она ему. – Отпущу я тебя с миром – кому ты нужен, такой страшный? Но я же должна показать тебя Николаю Афанасьевичу. Видишь, вон он в окно смотрит.

И ротан притих. Он мирно лежал в ведре с водой и лениво шевелил плавниками. Поверил рыбачке на слово?..

Дома Николай Афанасьевич искоса посмотрел на ротана и как-то глухо сказал:

– Отпусти его…

И Лидия Николаевна со словами «пожалуйста, больше не попадайся» бросила его в пруд.

На следующий день Лидия Николаевна снова пошла на пруд и на том же месте сделала заброс. И тут к удилищу подплыла изумительной красоты лягушка – нечто изумрудное, пересыпанное сверкающими бриллиантами – и стала прыгать на ее кончик.

Лидия Николаевна посмотрела на часы: ровно девять.

А лягушка продолжала прыгать, дергать за удилище, проявляя все признаки беспокойства. Наконец Лидии Николаевне это надоело, и она слегка шлепнула концом удилища по воде. Лягушка отплыла в сторону.

И тут вместо нее появился Он – огромный, древний, в серо-голубой тине. Он высунул из воды мощную голову и стал в упор смотреть на рыбачку странным неподвижным взглядом, словно то ли предупреждая о чем-то, то ли угрожая. И Лидия Николаевна не выдержала этот взгляд. Она смотала удочку и быстро ушла. Но впечатление от увиденного было так сильно, что на следующий день Лидия Николаевна не выдержала и ровно в девять сделала первый заброс на том же самом месте. И все повторилось: она увидела тот же неподвижный взгляд.