Всеволод Радченко - Разведка — это пожизненно

В то же время американец охотно рассказывал мне о перипетиях политической жизни во Франции, а он был весьма информирован. Он жил в Париже уже более семи лет.

Однажды утром американец звонком по телефону пригласил меня на ланч без предварительной договорённости.

Пригласил настойчиво, обещая хорошее вино, которое он специально для нас нашёл. На встрече американец без вступления сказал, что Англия и Франция вместе с Израилем планируют в ближайшие дни интервенцию против Египта в связи с национализацией летом 1956 года президентом Египта Насером «Всеобщей компании Суэцкого канала». Основные капиталы и доходы от эксплуатации канала принадлежали англичанам и французам, и они решили «поставить Египет на место» вооруженным путём.

Сообщая эту важную информацию, американец подчеркнул, что сведения являются достоверными и носят исключительно серьёзный характер. Он также отметил, что не готов в деталях говорить о позиции США по этому вопросу, но в то же время уверенно знает, что правительство США не разделяет планы этой интервенции и ни в коем случае не окажет интервентам никакой поддержки. При этом мой советник назвал точную дату начала войны. Естественно, эти сведения немедленно были доложены в Москву. Агрессия против Египта началась точно в тот день, который указал американец.

30 октября 1956 года начала военные действия израильская армия, а 31 октября бомбёжки начали проводить англичане и французы. 5 ноября англо-французские войска высадились в районе Порт-Саида. Сразу же, уже 5 ноября, советское правительство сделало резкое заявление, подчеркнув, что готово прямым применением силы сокрушить агрессоров и восстановить мир на Ближнем Востоке. Уже 6 ноября английское правительство заявило о том, что англичане прекращают огонь в Египте, на другой день к этому заявлению присоединилась Франция, 8 ноября за ними последовал Израиль.

Таким образом, решительная позиция СССР сыграла исключительно важную роль в разрешении этого крупного международного кризиса и укрепила авторитет Советского Союза в Египте и на Ближнем Востоке в целом.

В связи с американским советником мне запомнился маленький эпизод, который произошёл не в Париже, а в Женеве. Я прибыл в Женеву в командировку в качестве представителя ЮНЕСКО на первую Всемирную конференцию по мирному использованию атомной энергии, которая открылась в 1958 году. На одном из больших приёмов, который давала наша делегация, ко мне через весь зал, к моему удивлению, направился мой американец, радостно приветствуя меня. И тут же с американской непосредственностью поинтересовался, что я могу делать на этой конференции. На моё пояснение, что я здесь в командировке и представляю ЮНЕСКО, он с радостью заявил мне, что ему «приказали» посмотреть со стороны, как выглядит в целом конференция, и особенно, что делает их американская делегация.

Американец пригласил меня на ланч в один из известных мне женевских ресторанов. В разговоре мой советник вспомнил о нашей встрече в канун Суэцкого кризиса и сказал: «Как мне кажется, мы сыграли свою роль, а может быть, и помогли спасти сотни тысяч жизней. Война-то ведь была остановлена».

В поисках путей по расширению связей и контактов мне пришла мысль, почему бы не попробовать участие в публичных открытых клубах. В информационном бюллетене ЮНЕСКО, в частности, я вычитал, что существует клуб по игре в бридж.

Мода на бридж получила широкое распространение у англосаксов, в Америке и в Англии. Во Франции в то время французы относились к бриджу довольно сдержанно. В клуб на льготных условиях приглашались, в первую очередь, сотрудники ЮНЕСКО, сотрудники других международных организаций в Париже и, соответственно, дипломаты из посольств разных стран. Посоветовавшись с резидентом, я получил его одобрение на вступление в такой клуб. Он даже предложил, чтобы я ввёл в этот клуб ещё одного нашего товарища из научно-технического направления.

Препятствий в регистрации не возникло, но люди приходили в клуб играть, и играть надо было уметь, а это был не наш случай. Мы играть не умели. Оказалось, что можно пригласить наставника, учителя. Этим учителем оказался очень любопытный человек — русский немолодой интеллигентный господин, эмигрант, скорее беглец, штабс-капитан царской армии, участник Первой мировой войны и, впоследствии, офицер белой армии. Он воевал в армии Врангеля и бежал с последним кораблём из Крыма после разгрома «белых». Вспомните «Бег» Булгакова и прекрасный фильм с тем же названием. Это был как раз наш случай. Штабс-капитан Северский был рад с нами познакомиться и начать обучение игре. Он был из тех, кто любил Россию, а будучи эмигрантом, ещё больше стал любить Родину, независимо от власти, которая была в это время в Москве. Его было очень интересно видеть и слушать. Он жил воспоминаниями о России.

Во Франции он жил со своей женой, дочерью бывшего крупного французского дипломата, за городом в домике с большим садом. У его супруги было двое взрослый детей: парень, который уже где-то работал, и дочь-студентка, и оба чада были активными членами компартии. Компартия в Париже тогда процветала, и её популярность была велика среди молодёжи. Дети нашего штабс-капитана по воскресеньям продавали газету «Юманите» и распространяли различные пропагандистские материалы компартии — расклеивали листовки на стенах.

Иногда бывший штабс-капитан проводил занятия у себя дома, приглашая нас к себе в гости. Однажды он, извиняясь, сказал, что дети, коммунисты, очень хотят познакомиться с настоящими советскими людьми, услышать рассказы о Советском Союзе. Беседа состоялась. Общий язык быстро был найден, каверзных вопросов они не задавали, напротив, с любовью говорили о Москве и были в восторге от встречи. Было интересно общаться с ними, и было очевидным, что молодые французы преданы идеям компартии и полны иллюзий, в том числе и о Советском Союзе. Сейчас таких преданных идеям коммунизма французов наверняка найти непросто.

Моё пребывание в Париже, по согласованию с центром, приближалось к своему завершению. Именно это явилось одной из причин того, что мне была поручена особая операция. В Париже к этому времени я чувствовал себя совершенно уверенно, но как в Центре, так и мой начальник в Париже, рассматривали предстоящую операцию как рискованную, которая может стать причиной не только провала, но и «хорошего дипломатического скандала». Речь шла об установлении связи и работе со старшим офицером французского Генштаба. К офицеру ранее был сделан подход, а точнее, проведена вербовка «в лоб» нашей службой в одной из стран Восточной Европы.

Вербовка проводилась на компрометирующих материалах: офицер был уличён в гомосексуализме, а его связь с партнёром была тщательно задокументирована. Таким образом, было несколько усложняющих мою работу моментов: во-первых, вербовка на таком компромате — всегда операция обоюдоострая и связана с тем, что объект вербовки ненавидит вербовщиков всей душой; во-вторых, вербовка проводилась в дружеской нам стране и с помощью спецслужбы этой страны. Это, как показывала практика, нередко было связано с утечкой информации; в-третьих, офицер довольно быстро уехал из страны, и с ним практически не было проведено закрепляющей работы. Даже возникали сомнения, не доложил ли он о нашем вербовочном подходе к нему своему начальству. Правда, предварительное изучение и проведённая нами установка по месту жительства, то есть, говоря нормальным языком, выяснение его положения в Париже, показали: он по-прежнему жил с семьёй и аккуратно ежедневно отправлялся на работу.