Сэмюэль Пипс - Дневник

К сэру Уильяму Баттену, где зашел разговор об обычае избрания герцога Генуэзского, который правит два года и которому, точно королю, каждодневно прислуживают 400-500 человек. Когда же срок истекает и избирается новый герцог, к старому посылается гонец, который, становясь у подножья лестницы и глядя на него снизу вверх, обращается к нему со следующими словами: «Vostra Illustrissima Serenidad sta finita et puede andar en casa», что означает: «Срок Вашей светлости завершился, и теперь вы можете идти домой», — после чего гонец с поклоном снимает шляпу и старый герцог (по традиции он уже отослал вещи домой) покидает дворец, порой в сопровождении всего одного слуги, а на его место с величайшей торжественностью воцаряется его преемник. Согласно другой рассказанной нам истории, в герцогстве Регуэзском на Адриатике (государство небольшое, но, говорят, более древнее, чем Венеция, считается матерью Венеции, и турки обложили его со всех сторон) начальника дворцовой охраны меняют, опасаясь заговора, каждые 24 часа, с тем, чтобы никто не знал, кто будет во главе стражи следующей ночью. Обычай таков: за вами приходят два человека, хватают вас, словно преступника, и отводят во дворец, где и вручают ключи <...>. 11 января 1662 года

По словам (капитана. — А. Л.) Стокса, невзирая на то, что в Гамбо (Гамбии. — А. Л.) столь нездоровый климат, жители этой страны живут очень долго и ныне здравствующему монарху 150 лет, каковые считаются у них по дождям, ибо каждый год дожди идут четыре месяца кряду. Он сообщил нам также, что тамошние монархи имеют по сто жен каждый, и царь Гамбо предложил ему любую свою жену на выбор. Его предложением воспользовался капитан Холмс. 16 января 1662 года

Сегодня капитан Кок поведал мне, между прочим, с каким презрением относятся к ремеслу палача в Польше, хотя у страны этой доброе имя. В свое время, рассказал он, деревянные виселицы задумали там переделать в каменные, однако строители от такой работы отказывались до тех пор, пока в одном городе не было организовано торжественное шествие с флагами и сам бургомистр, в парадных одеждах, в присутствии всех строителей, не подошел к деревянной виселице и не ударил по ней молотком <...>, дабы каменщикам не стыдно было применить свое искусство для перестройки виселиц. 3 августа 1662 года

В Мурфилдсе встретил мистера Парджитера, с коим долго гуляли по полям <...>, беседуя главным образом о России, каковое государство, по его словам, — место весьма печальное. И хотя Москва город громадный, люди там живут бедно, дома, между коими огромные расстояния, тоже бедные, даже государь и тот живет в деревянном доме; занятия же его сводятся к тому, что он напускает на голубей ястреба, который гонит их миль на десять-двенадцать, после чего бьется об заклад, какой из голубей быстрее вернется домой. Всю зиму сидят по домам, некоторые играют в шахматы, остальные же пьют. Женщины там ведут жизнь рабскую. Во всем дворце не найдется, кажется, ни одной комнаты, где бы было больше двух-трех окон, из них самое большое не больше ярда в ширину или в высоту — дабы зимой тепло было. От всех болезней там лечатся парильнями; те же, кто победнее, забираются в заранее нагретые печи и там лежат. Образованных людей мало, по-латыни не говорит никто, разве что министр иностранных дел, да и тот по случайности. 16 сентября 1664 года

Беседовал с капитаном Эрвином об Индии, где он часто бывал. Рассказал, между прочим, что тамошнего царя Сиама обычно сопровождает около тридцати-сорока тысяч человек и ни один из них не смеет в его присутствии хмыкнуть или кашлянуть. Говорит, что преступникам там не отрубают голову, а срезают верхнюю ее часть, да так искусно, что у несчастных обнажаются мозги, отчего они немедленно умирают. По его словам <...>, в присутствии государя всем надлежит пасть ниц и под страхом смерти не поднимать на него глаз. Когда Эрвину и его товарищам оказали как иноземцам честь, пригласив их наблюдать за охотой на дикого слона, они встали на колени и не сводили с монарха взгляда, однако их переводчик настаивал, чтобы они пали ниц, ибо боялся, что за вольности иноземцев будет наказан он. Когда охота завершилась, от монарха явился гонец, и переводчик счел, что его собираются казнить, однако царь всего лишь прислал узнать, понравилась ли чужеземцам охота, на что переводчик отвечал, что ничего лучшего они в жизни своей не видали и считают Сиама величайшим из монархов. Когда гонец удалился, Эрвин и его товарищи поинтересовались у переводчика, что он сказал, и, когда тот ответил, спросили: «Зачем ты сказал неправду, не спросив у нас разрешения?» «Я должен был сделать это, — отвечал переводчик, — иначе бы меня повесили, ведь наш царь предпочитает мясу и вину лесть». 17 августа 1666 года

Забавно было слышать, как мистер Проджерс, без всякой инициативы с моей стороны и нисколько не стыдясь, рассказал историю о том, как в Испании он завел себе хорошенькую любовницу, каковую, когда деньги у него кончились, он вынужден был бросить, и впоследствии услышал, что они с мужем живут очень хорошо, ибо она взяла себе в любовники богатого старика. Иное дело, заметил он, жены наших пасторов: эти целыми днями болтаются без дела, не принося пользы своим мужьям и не помогая бедным; и не только жены пасторов, но и высших духовных лиц, — с чем я, со своей стороны, при всем желании не мог не согласиться. 7февраля 1667 года

Лорд Арлингтон много рассказывал о непритязательности испанцев: король и знатные господа носят плащи из грубого сукна, а дамы, даже в самую холодную погоду, — мантии из белой фланели. И что все попытки наладить производство этих материй в стране сводятся на нет святой инквизицией: англичане и голландцы, коих посылают в Испанию, попадают за чтение Псалтыря или Ветхого Завета в лапы инквизиции, и даже самый знатный вельможа умолкает, стоит только упомянуть слово «инквизиция». 24 февраля 1667 года

Обедал с Ширзом; долго и увлекательно рассказывал о церемонности испанцев: какое бы радостное или печальное событие ни происходило в доме знатного вельможи, посол обязан откликнуться либо en hora buena (в случае свадьбы или рождения младенца), либо pesa me37 (если речь идет о смерти ребенка или других несчастьях). <...> Он говорит, что месть за оскорбление не только не преследуется законом, но считается делом чести; получивший оскорбление не вправе появляться на людях, покуда он за себя не отомстил <...>; некоторые следовали за своими врагами в Индию (в данном случае в Вест-Индию. — А. Л.), оттуда в Италию, из Италии во Францию и обратно, ища возможности отомстить. Говорит, что мой господин вынужден был долгое время хранить у себя письмо герцога Йоркского королеве Испании38, прежде чем счел возможным передать его по назначению; а все оттого, что на конверте значилось «Моему двоюродному брату» и он не знал, сочтет ли королева возможным вскрыть его. Говорит, что многие испанские дамы, узнав, что они беременны, не выходят из своих покоев и даже не встают с постели, покуда не настанет время рожать, — до того они чопорны. Говорит, что влюбленные поют под окном серенады и что встречаться им негде, разве что в церкви, на мессе; что при дворе не бывает ни балов, ни выхода короля или королевы — все живут, точно в монастыре. 27 сентября 1667 года