Эдит Пиаф - Моя жизнь

Это было отвратительно, невыносимо!.. Но в это время я не испытывала никаких страданий. Зато каждый раз, когда я таким образом теряла голову, просыпаясь утром бледная как смерть, я сгорала от стыда и клялась себе не пить больше. Я ходила в церковь, стояла перед Богоматерью на коленях и молила ее: «Вы же знаете, почему я пью, знаете, мои мучения, помогите мне!»

И я обещала не пить в течение целого года! Но вскоре я встречала нового мужчину, и все начиналось сначала.

Как-то в Рио-де-Жанейро я спуталась с одним музыкантом. Звали его Жак. Это был один из лучших людей, встречавшихся в моей жизни. Я вела себя с ним отвратительно, а он все терпел. И вдруг я почувствовала отвращение к себе. Я заперлась одна в своей комнате, поставила около себя длинный ряд бутылок с пивом и пила, пила, чтобы уснуть, забыться…

Понадобились годы, чтобы понять, как медленно, но верно я губила себя.

Сначала я даже гордилась, что могу так пить. Я заставляла пить всех окружавших меня, и им приходилось проявлять выносливость, чтобы заслужить мое уважение.

Однажды в Лионе мы с Жаком Пиллсом ночью, после нашего выступления, зашли в бистро, твердо решив не пить ничего, кроме кружки пива…В восемь часов утра, когда хозяин и официант уже не выдержали и храпели прямо за столом, мы с Жаком, держась за руки, все еще стояли у стойки бара. Вид у нас был ужасающий. Жак разбудил хозяина, ловко бросая на прилавок монеты, и мы решили пойти позавтракать в «Баланс». Жак сел за руль машины.

Войдя в отель, он заказал яиц и белого вина! Мы чувствовали себя счастливыми и бодрыми. Взглянув на Жака, я сказала: «Это не человек, а скала! Он несокрушим! Несмотря на такую ночь, он трезвый и в прекрасной форме!»

Жак протяжно зевнул и спросил: «Скажи, Диду, а кто нас сюда довез?»

Я захохотала как идиотка. Мне это показалось очень забавным…

Но однажды из-за алкоголя я предала свою публику. Я, всегда готовая чем угодно пожертвовать ради нее.

Это было в 1953 году в «Казино де Руайя», во время гастролей. Я пила почти с самого утра и на сцену вышла нетвердой походкой, с осоловевшими глазами, едва ворочая языком. Когда оркестр заиграл первую песню, мне казалось, что я никогда не смогу начать. Я должна была спеть: Merchant par-dessus les tempetes[9]». А спела: «Marchi les blaches gourmettes[10]».

Какой-то зритель закричал: «На каком языке она поет?»

Память изменила мне, голова была как в тисках, я не могла вспомнить ни одного слова.

И в этот момент публика все поняла. Её первые свистки вернули меня к действительности, я вновь обрела память и окончательно протрезвела. Но мной овладел страх…

На этот раз я окончательно решила больше не пить. Но было поздно: мой организм был уже отравлен. Каждый раз, обещая покончить с этим, я нарушала свое слово.

Вопреки себе, врачам, друзьям я прибегала к самым невероятным уловкам, чтобы все-таки пить.

Врачи запрещали мне даже глоток спиртного. Я делала вид, что подчиняюсь, но выполняла их предписания «по-своему». За столом я ничего не пила, кроме минеральной воды, но заказывала себе дыню — в портвейне, землянику — в вине, ананас — в кирше. Я была так пропитана алкоголем, что для меня и этого было достаточно: я вставала из-за стола шатаясь.

И все-таки, несмотря ни на что, мои истинные друзья решили меня спасти. Бывая у меня, они пили только воду и кофе, чтобы не вводить меня в соблазн. Объявили войну бутылкам: они прятали их, разбивали, приводя меня в бешеную ярость. Я ругалась, оскорбляла их, ломала и била все кругом. Потом внезапно успокаивалась: «Извините меня, я должна привести себя в порядок».

Я исчезала на несколько минут в своей комнате и возвращалась успокоенная, с неестественным блеском в глазах. К вечеру моя походка становилась неуверенной, а язык еле ворочался. Никто не мог понять, каким образом я приходила в такое состояние, до того дня, пока моя секретарша Элей не нашла под моей кроватью пустые бутылки. Тогда, перерыв все, она обнаружила в моей аптечке запасы пива, спрятанные за лекарствами.

Я пила безо всякого удовольствия: просто так! Вставала по ночам украдкой, чтобы никого не разбудить, и в ночных туфлях, накинув пальто, выбегала на улицу в поисках открытого бара. В эти периоды у меня появлялось какое-то непреодолимое желание истребить себя. Ничто не могло меня остановить. Приступы эти длились от двух до трех месяцев. Потом, когда я уже достигала самого дна пропасти и все считали меня погибшей, я вдруг находила в себе силы подняться.

Но вскоре снова погружалась в бездну, вплоть до безумия. Много страданий я причинила людям из-за этого пожиравшего меня порока. Те, кто любили меня, ломали себе голову, не зная, что еще сделать, чтобы меня спасти. Я слышала, как они шептались между собой: «Если она будет так продолжать, она погибнет».

Так продолжалось, пока однажды, в 1956 году, мне не приснился ужасный сон: во сне мне явилась моя маленькая дочка Марсель, она плакала.

Внезапно проснувшись, я сказала себе, что это я, мать, заставляю ее плакать. Я говорила уже, что верю в сны, верю в потусторонний мир.

В этот же день мой импресарио Лулу Баррье проводил меня в клинику для алкоголиков. На следующее утро сиделка спросила меня: «Что вы привыкли пить?» Я ответила: «Белое вино, пиво и красное вино, еще пасти и виски тоже». Сиделка все это записала на карточку. Записывая за мной, она повторяла: «Очень хорошо».

Первый день лечения прошел в атмосфере полного блаженства. Каждые полчаса мне приносили выпить: сначала стакан белого вина, потом пива, затем красного вина, пасти и виски.

Я нашла, что режим не такой уж мучительный.

К вечеру я была вдребезги пьяна. Первая запись, которую дежурная сестра занесла в мое Досье, гласила: «В два часа ночи больная пела во все горло: «Я принадлежу тебе, будем навсегда неразлучны».

Но это был метод лечения: постепенно мне переставали давать пить спиртное, и начались мои мучения.

К концу второй недели я была уверена, что умру, если мне сейчас же не дадут стакан вина. В течение сорока восьми часов я не переставая выла, билась на постели в белой горячке. Я видела вокруг себя кишащую толпу гномов в белых халатах, с громадными ухмыляющимися лицами, а прямо перед собой — огромного хирурга.

Гномы и хирург потрясали надо мной кулаками, а потом начинали меня бить. В этот момент я от страха приходила в себя, и видение исчезало на несколько секунд.

Потом кошмар начинался снова. Вновь появлялись гномы и доктор, они проклинали меня, бранились, грозили кулаками…

И каждый раз, стоило мне только закрыть глаза, я начинала видеть их.

Это длилось два дня. Я думала, что сойду с ума. Сиделки держали меня, прижимая к кровати, вытирали слезы и пот, которые смешивались у меня на лице. Как паяц, сотрясаемая дрожью, я билась и кричала: «Защитите меня! Карлики вернутся, они хотят меня убить. Умоляю, прогоните их!»