Варда - Коллектив авторов
Но «Лица, деревни» не только кино, которое мы узнаем. Это кино, которое мы не узнаем. Новое, такое, которого Аньес еще не делала. В этом фильме она не просто наблюдатель, который сочиняет из того, что подвернется. Тут она возвращает то, что подвернулось, туда, откуда взяла, только преображенным – и от этого жизнь меняется навсегда. Никогда волшебная сила искусства в ее картинах не была такой волшебной.
Например, JR видит безрогую козу и даже не понимает, что это коза: «Смотри, Аньес, какой-то зверь ест листья». Хозяин фермы объясняет: у него двести сорок коз, в разгар сезона он производит восемьсот головок сыра в день, хозяйство большое, поэтому рога прижигает козам сразу после рождения, чтобы не дрались, друг друга не калечили и не создавали проблем. Естественно, Аньес немедленно задумывается: имеют ли козы право на свои рога? Имеем ли мы власть над их рогами? Она думает про несчастных коз, у которых человек ради своего удобства отнял часть естества, находит единомышленницу-фермершу (которая не прижигает козам рога, чтобы не нарушать естественное право Бога создавать то, что ему нравится, а коз – оставаться такими, какими их создали) и делает героиней следующего эпизода. А JR, чтобы порадовать Аньес, наклеивает огромный портрет козы – с рогами! – на стену некоего хозяйственного сарая, который выходит на неназванную улочку этой неназванной деревни. Немедленно из ниоткуда сочиняется проходящий мимо рабочий, который сначала недоумевает, что это за коза на стене, но, услышав про прижигание рогов, взрывается сначала страстным монологом во славу свободы (французы!): «Снова мы возвращаемся к проблеме, стоящей перед всей планетой: производство, производство, производство. Поэтому они лишают коз рогов! Козы были созданы с рогами, а не без них!» А потом, чуть подумав, начинает сооружать из жизни искусство: «Думаю, стоит оставлять рога и поступать с козами как с быками: надевать им каучуковые мячики. Это будет весело! Или клоунские носы, тоже из каучука. Козы будут смешными, мячики будут красными и белыми, чтобы отличать коз. Пурпурные, в крапинку или в горошек, самых разных цветов…» И наконец: «Вы сражаетесь за правое дело, мадам, не сдавайтесь! О козе я позабочусь». Ни для прохожего, ни для Аньес и JR, ни для зрителей мир никогда не будет прежним. В каждом эпизоде нам раз за разом показывают, по сути дела, одно и то же: искусство берется из жизни и, возвращаясь, меняет в этой жизни всё. Разве это не манифест «новой волны», как тут и был?
И ровно в этот момент в картине запускается еще одна итерация. Сначала JR фотографирует Аньес на фоне фотографии козы, оба иронизируют, ибо смущены и растроганы (JR: «Это фото будет хорошо смотреться на фарфоровых тарелочках». – Аньес: «Для десерта»). Потом Аньес хочет сфотографировать JR, в энный раз просит его снять очки, он в энный раз отказывается, и они жестоко ссорятся.
Первое, что вспоминает Аньес, когда знакомится с JR в начале фильма, – немую новеллу в «Клео с 5 до 7» и Годара в черных очках, которые он не снимал никогда, а в ее фильме снял, и Аньес вспоминает об этом с торжеством. JR действительно похож на молодого Годара: шляпа, черные очки, талант, нахальство. Естественно, он левый и буйный, как положено французскому художнику: за трудящихся и свободу и против буржуев и войны. С появлением в кадре JR призрак Годара возникает сам собой и запускает еще один ряд воспоминаний, ассоциаций, смыслов, которые герои время от времени подкармливают своим безграничным хулиганством в кадре – вплоть до цитаты-пробежки по Лувру: JR, усадив Аньес в коляску, мчит ее по залам на страшной скорости, выделывая умопомрачительные антраша, Аньес машет руками и называет пролетающие мимо картины, а потом говорит: «Мы хотели подшутить над Годаром». «Люди, деревни» – история не только о том, как живут люди там, откуда жизнь уходит; не только о том, что может сделать искусство, чтобы эту жизнь обнять и поддержать, но и о том, что остается живым в невероятном феномене, взорвавшем мир, под названием «новая волна», теперь, когда прошло больше шестидесяти лет.
JR придумывает такой сюжет: он фотографирует глаза Аньес («которые не видят вдаль», Аньес слепнет, теряет зрение, окружающий мир от нее постепенно ускользает, и это еще один сквозной мотив фильма), ее руки, ее стопы и наклеивает получившиеся снимки на цистерны поезда, который вот-вот уедет в неведомые края. Изумленный машинист спрашивает у Аньес: «Это ваши? Красивые. Пальцы на поезде – есть в этом какой-то смысл?» И Аньес отвечает:
Смысл один: сила воображения. Мы с JR начали придумывать какие-то вещи, спрашивать людей, можем ли мы позволить нашему воображению работать за вас. Мы всегда хотели быть с людьми, с трудящимися, поэтому мы их снимали. Но одновременно у нас есть желание поделиться своими идеями с вами, выпустить на волю наши безумства! Мы надеемся, что то, что нравится нам, понравится и другим.
И машинист (как прежде прохожий, навсегда теперь защищающий коз с рогами и искусство сопротивления в виде фотографии) становится не просто сторонником современного искусства («Я удивлен! Это оригинально»), но и соавтором: именно благодаря его труду фотографии Аньес «расскажут историю» всем, мимо кого поедут. JR говорит Аньес: «Эти поезда доберутся до тех мест, до которых не дойдешь ты».
«Быть с трудящимися» и «выпустить на волю наши безумства» – это тоже то, что уцелело от «новой волны». Аньес Варда и Жан-Люк Годар не только легенды, они живые работающие режиссеры, которые, как и шестьдесят лет назад, по-прежнему плевать хотели на условности, по-прежнему играют только в свою игру, а в чужие, даже родственные, нет.
Годар живет в маленьком Ролле на берегу Женевского озера и такое же «лицо деревни», что и другие герои картины, и Аньес приходит в голову мысль: почему бы не вставить в фильм и его? Композиция закольцовывается: в купе поезда, который везет их к Годару, Аньес показывает JR фрагмент из «Клео с 5 до 7» с Годаром в очках и без очков, который зрители уже видели в начале фильма. Утром, перед встречей, Аньес и JR сидят в местном кафе. Она явно нервничает, сначала хочет стакан воды, потом переменяет заказ: «Чай из вербены!», словно вспоминает великую арию Чио-Чио-Сан, предчувствующую
