Валентина Мухина-Петринская - На ладони судьбы: Я рассказываю о своей жизни

— Какую клятву?

— У меня срок — десять лет. Сижу я третий год. Если до конца срока мне предстоит нечто еще более худшее, чем сейчас, клянусь всё вынести, всё выдержать и вернуться домой к своей работе. И еще клянусь приехать в этот злосчастный город в качестве корреспондента центральной газеты, ну хотя бы «Литературной газеты». Пусть здешнее начальство меня всюду здесь водит и все показывает, объясняет. Я спрошу, кто этот город строил. Клянусь!

— Но ты же загнешься до тех пор, — загалдели они.

— Черта с два! Ведь я же поклялась. А вы у меня приняли клятву — и еще убедитесь во всем!..

Все стали бурно спорить, есть ли у меня шанс выжить. А Маргарита молча принесла ведро. Мы стали вычерпывать воду.

Четверть века спустя, в беседе с Валерием Алексеевичем Косолаповым — главным редактором «Литературной газеты», я рассказала об этой своей клятве.

Косолапов вскочил и, схватив меня за руку, потащил из кабинета.

— Куда вы меня ведете? — удивилась я.

— В бухгалтерию, оформлять командировку в Магадан.

— Значит, я не зря клялась…

Долго, долго оставалось ждать этого дня…

А пока мы рыли траншеи.

Все-таки условия, с непривычки, были непомерно тяжелые. Подъем в четыре часа сорок пять минут. На завтрак, как и на обед и ужин, — овес, которым нас кормили еще в тюрьме, и мы уже его видеть не могли — тошнило. Вечная мерзлота не поддавалась нашим усилиям, ноги коченели в ледяной воде. Как назло, каждый день шел дождь пополам со снегом.

У меня распухли ноги, я еле ходила… Однажды ко мне подошла женщина из нашей бригады — Рахиль — и отозвала меня в сторону.

— Валя, я сделала открытие: сразу будет легче, честное слово! Попробуй. Я отойду от тебя — а ты стони.

Я приготовилась постонать, и вдруг на меня напал такой неудержимый смех, что вся бригада заинтересовалась:

— Валя, ты над чем?

— Рахиль тебе анекдот рассказала?

— Расскажи нам!..

Я изнемогала от смеха, но что я могла им сказать?

— Мы тоже хотим посмеяться, — строго сказала мне профессор Кучеринер, — в чем секрет?

— Надо отойти в сторону и малость постонать — сразу нападает смех.

— У-у, Кандид несчастный! — воскликнула Зинаида Павловна Тулуб, украинская писательница.

— Веселый скелетик, — вздохнула журналистка Надя Федорович.

— Если до стона доведут меня, то это вызовет совсем другую реакцию… — сказала профессор Кучеринер.

— Какую?

— Гм!! Буду учиться ругаться по-матушкиному.

— Разве профессора ругаются?

— Ну, если их доведут до стона…

— Тогда не стоните. Хотите я вам расскажу анекдот, который я слышала от поляков.

— Рассказывай.

Я рассказала польский анекдот, очень остроумный. Хохотала вся бригада. В разгар общего смеха пришла бригадир, удивилась, что мы не работаем, а смеемся (было бы чему!), и сообщила новость. С завтрашнего дня наша бригада работает на скоростном строительстве пятиэтажного дома в центре Магадана. Фундамент дома заложили месяца два назад, но дальше первого этажа пока не поднялись. А начальство обещало сдать дом к ноябрьским праздникам.

Утром мы пришли на новую работу строем.

Мужская бригада уже сидела в ожидании нас на кирпичах и бревнах. К нашему великому удивлению, наше появление было встречено музыкой. Музыканты сидели на специальной платформе на колесах и играли марш Мендельсона.

Начальник строительства встретил нас короткой речью, объяснив, что мы удостоились чести работать на скоростном строительстве. Что за каждого из нас уплачено по северным ставкам.

Я, Маргарита, Зинаида Павловна, Надя Федорович и Рахиль составили самостоятельное звено. Работали мы слаженно, и получалось не хуже, чем у других.

Впереди идет Надя Федорович и сноровисто раскладывает по стене ровную полосу раствора. Я размеренными движениями, по возможности быстро, укладываю кирпич за кирпичом и подрезаю раствор. Мы кладем наружную, самую ответственную часть стены. Зинаида Павловна и Рахиль клали внутреннюю. Маргарита заполняла кирпичом промежуток между стенами — тут не требовалось особого умения. Стена росла на глазах…

Вечером, когда мы вернулись с работы, мне вручили телеграмму из Саратова от мамы.

На миг у меня сердце приостановилось от тревожного предчувствия. Но потом вспомнила, что о смерти близких мне отнюдь не сообщалось телеграфом, письма-то приходили через полгода-год…

Пока я была в заключении, умерли мой отец, брат, кое-кто из друзей…

Нет, телеграмма была о другом. Мама сообщала, что они обрадованы Москвой: мне отменили приговор и назначено переследствие, ближайшим пароходом я должна вернуться в Саратов.

В бараке телеграмма наделала много шума, пробудив в людях горячие надежды. Это была первая ласточка о начавшейся лавине переследствий.

Все за меня радовались, поздравляли. Пыталась вы разить свою радость и Маргарита, но не смогла.

— Валя… Я… так за тебя… рада… так… — Губы ее дрожали, она побледнела, в глазах был страх… — Я не перенесу… здесь одна, — прошептала она в ужасе.

Ярославскую тюрьму Маргарита переносила мужественно, на Черной речке тоже держалась, но пожар на «Джурме» подкосил ее силы.

Вечером Зинаида Павловна Тулуб увела меня к своему месту — помнится, хотела показать недавно вышедший номер «Нового мира». Но журнала у нее не оказалось — кто-то его забрал почитать. И она в сотый раз поздравляла меня с радостной вестью. Мы немного поговорили, и я вернулась к себе. На моем месте сидела журналистка Надя Федорович и вовсю разносила притихшую Ритоньку:

— Совесть у тебя есть? Весь барак от души радуется за Валю. Кроме одной стервы, которая ее ненавидит. А ты что, уподобляешься этой Женечке Г. Сидишь бледная, расстроенная, не можешь порадоваться за подругу. Стыдно. Скоро Валя будет чувствовать себя виноватой, что оставляет тебя.

— Перестань ее бранить, Надя, — попросила я, садясь рядом.

В барак вбежала шведка Эрна, размахивая телеграммой.

— Товарищи, милые, я тоже получила такую же телеграмму — от мужа. У меня будет переследствие. С ближайшим пароходом едем, пока не закрылась навигация. Ура! Ура!

Женщины окружили Эрну, читали ее телеграмму, поздравляли ее.

— Две телеграммы за день! — восторженно воскликнула Зинаида Павловна. — Товарищи, будут и другие!..

Все со страстной надеждой ждали телеграмм. Когда приносили письма, в глазах читалось: а телеграмм нет?

Телеграмм не было.

Проходили день за днем, неделя за неделей. В октябре разнеслась грустная весть, что на рейде «Индигирка» — последнее судно в этой навигации… Уходит завтра вечером. И тогда неожиданно вызвали из нашего лагеря восемь женщин! Но ни меня, ни Эрны в числе вызванных не было.