В дерзновенном полете - Святослав Филиппович Виноградов
Машина, спустившись метров до пятидесяти, стала кружиться над льдиной. Она казалась большей, чем соседние, имела вид горки без заметной горизонтальной площадки. Этот конусообразный островок и соседние льдины на значительном расстоянии окружала вода.
Алексеев спешно исчислял координаты. Страубе готовился сбросить пакеты с продовольствием и теплыми вещами. Блувштейн, не рассчитывая на успех (видимость незначительна, да и скорость велика для такой небольшой высоты), бешено крутил ручку съемочной камеры…
Чухновский делал круг за кругом, пытаясь решить непростую задачу — попасть точно в цель. Льдина невелика — метров восемь, ну десять, на шесть. Скорость самолета — 150 километров, да скорость падения… Пакеты, скорее всего, ударятся о склон ледяной горки, отскочат и упадут, если не в воду, то на ближайшие мелкие льдины. Как их достанут ослабевшие, голодные люди? Полезут в воду? Тогда беды не миновать. Нет, бросать нельзя. Нужно скорее возвращаться к ледоколу.
Сделав еще один круг, покачав крыльями в знак того, что люди замечены, что помощь будет, Чухновский повернул туда, где находился «Красин».
Один из спасенных, Мариано, потом говорил:
«Красные звезды на крыльях нас поразили. Этот самолет — шестой по счету — был нашей последней надеждой, ибо наши силы уже подходили к концу. Насколько трудно было нас заметить, свидетельствует тот факт, что наши сигналы пролетающим самолетам, из которых один прошел над нашими головами, оказались тщетными».
…Туман становился плотнее, и самолету пришлось почти прижаться ко льду: высота десять, а то и пять метров. Антенна выбрана. Связи нет. Сорок минут, меняя курс, утюжил Чухновский то место, где должен находиться ледокол. Его не видно, туман непробиваем, и пилот повел самолет в направлении мыса Вреде.
Лагерь на ледяном припае
Что такое Кап-Вреде, то есть мыс Вреде?
В составе архипелага Шпицбергена есть большой остров, называемый Северо-Восточной Землей. Попросту, это Восточный Шпицберген. А мыс Вреде острым носком врезается в океан на самом северном побережье этой Земли. Неуютный кусок суши, всегда покрытый снегом и льдом.
«Красный медведь» оказался примерно в полутора километрах от берега. Предварительная рекогносцировка, проведенная Чухновским и Страубе сразу после посадки, убедила, что лед вполне надежен. Между льдом и берегом шла неширокая трещина. По ней было видно, что лед достаточно мощный. Извивы трещины повторяли линию берега, и это лучше всего свидетельствовало, что береговой припай недвижим и за судьбу самолета можно не опасаться.
Главное сделано: связь установлена, координаты Мальмгрена переданы красинцам. Значит, все в порядке и теперь можно спокойно ждать «Красина». Пусть он делает все самое неотложное, снимает группы Мальмгрена и Вильери, а потом уже забирает и их.
Ребята даже рады тому, что, обнаружив Мальмгрена, сели не у своего судна. В самом деле, окажись они на своем «аэродроме» возле корабля — выход к ледяному островку с потерпевшими крушение задержался бы по крайней мере на сутки. Самолет не оставишь на ненадежном льду, особенно в предвидении сильного ветра. Нужно отнимать плоскости, поднимать тушу машины на почти 12-метровую высоту. А это куда труднее, чем спускать.
— Все, что ни делается, — все к лучшему, — резюмировал итоги своих размышлений Борис.
Только кинооператор далеко не уверен в справедливости этой неновой мудрости:
— Сколько же мы можем здесь проторчать?
— Ну, этого, Вилли, никто вам точно не скажет. Может, две недели. А может дело так повернуться, что и месяц проторчишь.
— А что будет делать «Красин»?
— Скорее всего, пойдет за Мальмгреном.
— А потом?
— А потом за Вильери.
— И я ничего этого не сниму? Что мне запоют тогда в Совкино?
— Ничего вам не запоют, вы их всех на борту потом снимете.
— Вы понимаете, что эти уникальные кадры я просто не могу не снять! Я обязан снять. Для истории. Для человечества. Я должен быть на «Красине»!
— Милый Вильгельм, что же тут можно сделать?
— Я пойду на «Красин» пешком!
— Вы это что — всерьез? — рассмеялся Борис. — Анатолий, — обратился к Алексееву. — Покажите ему карту, где ледокол и где мы. Это же километров сто по прямой, не меньше. А вы сами видели, какая это прямая: и полыньи, и битый лед, и чистая вода.
Первый ужин на льду сооружали капитально. Борис распорядился отпустить по целой банке мясных консервов на брата. Ведро с мясной тушенкой водрузили на примус. Тот взревел не хуже мотора, и уже через несколько минут дразнящий запах горячего мяса взбудоражил проголодавшуюся не на шутку команду.
Что-то неладное обнаружил Алексеев. Поверхность вожделенного блюда покрылась серебристыми блестками. Еще не понимая, в чем дело, он стянул ведро на лед. Первым сообразил Шелагин:
— Раззявы несчастные!.. Ведро-то оцинкованное…
Действительно, впопыхах никто об этом не подумал, и расплавленный цинк смешался с мясом.
Все уставились на Чухновского.
— Вот незадача, — наконец сказал он. — Называется— хорошо поужинали. Придется вылить, есть нельзя. Не хватало нам еще отравиться здесь. Сколько у нас осталось консервов?
— В ведре половина. Осталось пять банок, — доложил Алексеев.
— Две съедим, остальные — в НЗ.
Спать легли полуголодными. Борис утешал:
— Qui dort dîne, — что означает: кто спит, тот обедает. Есть такая успокоительная французская пословица.
Но во сне пообедать тоже не удалось. Не получилось нормального сна ни этой ночью, ни во все последующие. Отсеки самолета не очень-то приспособлены для отдыха. Они и сами по себе тесны, да еще забиты множеством вещей. Но это полбеды. В центральной кабине можно было бы кое-как разместиться вчетвером (Джонни сразу же выпросил себе тесную багажную кабину). Беда заключалась в том, что каждый квадратный сантиметр машины источал пронзительный холод. Скорчившись на неудобном сиденье, утеплившись всем, чем можно, прикорнет чухновец в кабине, забудется ненадолго сном и выскакивает наружу, чтобы побегать, размяться и попробовать согреться. Как на грех, нет плавника. Костра не разведешь, а примусом разве обогреешься?
Словом, быт экипажа «красного медведя» оказался устроенным не лучшим образом. Запасов продовольствия было мало. А аппетиты пяти молодых, здоровых мужчин, пребывающих все 24 часа в сутки не просто на воздухе, а на арктическом воздухе, легко себе представить.
И если Чухновский в своей радиограмме Самойловичу сообщал о «двухнедельном запасе продовольствия», так это делалось для успокоения руководителей экспедиции и особенно для того, чтобы не задержать выход ледокола на спасение Мальмгрена и его товарищей.
Страубе сам себе удивлялся, как это он, опытный воздушный волк, проверяя перед вылетом списочное наличие припасов, не обратил внимания на их явную скудость.
— Десять банок мясных консервов, — ворчал он. — И
