Месть - Владислав Иванович Романов
— Коба, ты знаешь, как я к тебе отношусь! — обиженно проговорил Киров.
— Знаю-знаю, — примирительно сказал Сталин и процитировал: — «Принять к исполнению как партийный закон все положения и выводы отчетного доклада товарища Сталина» — так ты выразился в своем слове на съезде. Это хорошо. Я даже последнее слово брать не стал. Подумал: мой брат хорошо сказал. Это были лучшие слова! А все эти похвалы: «гениальный», «знамя народов», это мне не понравилось. Нет, конечно, приятно, что мой брат назвал меня самым гениальным человеком всех эпох и народов. Приятно, но надо быть скромнее. Потому что и до меня были замечательные люди! Был Иван Грозный, Петр Первый, наш Ленин был наконец…
Сталин задумался, стал раскуривать трубку.
— Ты осетринку еще возьми! А то обидишь, слушай! Специально для тебя с Волги привезли, а ты не кушаешь!.. И хренок возьми, кушай!..
Сталин уже захмелел, но, как ни странно, этот хмель отражался только на его речи. Глаза же следили за всем пристально и цепко.
Киров вздохнул и стал есть осетрину. Сталин снова наполнил бокалы.
— Я сегодня все чаще Ильича вспоминаю… Мы с ним ругались много, я спорил иногда до хрипоты, но сегодня честно скажу, вот как на духу: все его заветы никто так не исполняет, как я! Прямо слово в слово. Если б он был жив, то порадовался бы! Я бы ему показал: вот твои слова, вот что я сделал. Вот твоя мысль, а вот я ее воплотил!.. Мы с ним тоже были одно время, как братья. Нас эти Давидычи все время ссорили. Вертелись вокруг него, как змеи ядовитые, и нашептывали: «Сталин — хам, Сталин — грубиян!» А потом меня встречали, в глаза улыбались и похвалы возносили! Ненавижу! Ну да ничего, главное — дело. А дело будет!.. Поэтому я и не хочу, чтоб они вокруг тебя хороводились. Оглянуться не успеешь, как окрутят, оболгут, обвертят, что за люди!.. Ты слышал, как Каменев ужом извивался? Сравнил меня сначала с Энгельсом, потом с Лениным, потом с Марксом, а потом со всеми вместе. Я бы даже порадовался, если б это было искренне. Но ведь лгут, сволочи! Комедию ломают, потешаются!..
Сталин дернул желваками, злые желтые огоньки блеснули в глазах. Налил себе вина и залпом осушил бокал.
— Бухарин вот решил похвалить меня, а ненависть никуда не спрячешь, назвал меня «фельдмаршалом пролетарских сил, лучшим из лучших». Специально из жандармского лексикона слово подобрал…
— Ты наговариваешь на него, Коба! Когда мы в кулуарах с ним болтали, он искренне восхищался твоими победами, говорил, какую ты гигантскую работу провернул! Империю вспять поворотил!.. — проговорил Киров.
— Не верь! — отрезал Сталин, и жесткие злые искорки снова вспыхнули в его желтых глазах. — Ты знаешь, как он меня в двадцать девятом году обозвал в своем заявлении?! Помнишь ведь!.. Фельдфебелем, который полицейский произвол, видите ли, творит по отношению к крестьянству! А теперь уже повысил в звании. Фельдмаршалом сделал. Значит, я еще больший произвол творю. И не только против крестьян, но и против пролетариев!..
— Ну, так, Коба, любую похвалу в твой адрес можно наизнанку вывернуть, — заметил Киров.
— Не любую, Кирыч! — покачал головой Сталин. — Видишь ли, Бухарин умнейший человек, тонкий журналист, умеющий чувствовать слово… Это Клим может брякнуть иногда такое, что в ушах треск пойдет, а Бухарин никогда. Он всегда умел выбирать точные слова. И сейчас выбрал точное, с тем же началом: фельд-фебель, фельд-маршал. Чуешь это «фельд»?..
— Не знаю, — помолчав, вздохнул Киров. — Не верится в такое.
— Мне тоже раньше не верилось, — погрустнел Сталин. — Но за семнадцать лет тайной борьбы в партии я такого насмотрелся и наслушался, что поневоле поумнел. Они же все конспираторы, заговорщики, террористы в прошлом. Сыпать шифром для них, как стихи складывать. Они иногда выступают, а я слушаю и ничего не понимаю. Хочешь послушать, что твой Бухарин говорил, я специально записал.
Сталин вытащил из кармана кителя листок бумаги.
— «Мы — единственная страна, которая воплощает прогрессивные силы истории, и наша партия, и лично товарищ Сталин есть могущественный глашатай не только экономического, но и технического и научного прогресса на нашей планете. Мы пойдем в бой за судьбы человечества. Для этого боя нужно сплочение, сплочение и еще раз сплочение. Долой всяких дезорганизаторов!» — прочитал Коба. — Ты чувствуешь здесь подвох?
Киров пожал плечами.
— Ничего не чувствую, Коба…
— Он не глупый, этот Бухарин, он не работает грубо и примитивно, он делает тонко, комар носа не подточит! Вот он начал о стране и перешел к товарищу Сталину, глашатаю прогресса. Так ты и продолжай тогда о товарище Сталине, коли начал! Сказать, что Сталин могущественный глашатай технического и научного прогресса, значит ничего не сказать. И потом почему «могущественный»? И почему «глашатай»? Что, я только трезвоню о нем на всех углах и больше ничего не делаю?
— Но Коба…
— Нет, ты послушай! Сказав эти глупые незначительные слова в мой адрес, я считаю, лишь бы сказать, Бухарин вдруг напористо продолжает: «Мы пойдем в бой…» Кто это «мы»?! В какой бой он хочет идти? Кого он зовет к сплочению? И дальше вдруг заявляет: долой дезорганизаторов! До этого он называл лишь одного человека в своей речи — Сталина. Вот и выходит, что долой дезорганизатора Сталина! Я люблю русский язык и неплохо его знаю. Если б такое сказал Клим, я бы внимания не обратил. Он лепит все что попало. Но Бухарин знаток не хуже меня, а может быть, и лучше. Он все тонкости языковые знает. Он лучший оратор партии! И что? Я смотрю на его дружка Рыкова, тот даже рот открыл: каждое слово ловит! А потом понял: они шифром переговариваются! И друг другу иной смысл сообщают, совсем не тот, что
