Заур Зугумов - Бродяга. Побег
Как обычно, время пролетело незаметно, нам было что вспомнить. Перед утренней поверкой я ушел к себе в камеру, и воры пообещали, что постараются перетащить меня к себе, как в прошлый раз, но, к сожалению, не получилось. Особой беды в этом не было. В любой момент, когда ворам было нужно, любой из бродяг или мужиков мог оказаться в их хате до следующей поверки. Все, или почти все, здесь у урок было схвачено.
Порой, живя на свободе и наблюдая за суетой, враждебностью и всякого рода аферами вокруг жилищных вопросов, я всегда удивлялся людям, которые за несколько квадратных метров жилой площади могли поставить ни во что самых близких людей, и это еще мягко сказано. Когда мне попадаются подобные, частенько вспоминается камера № 3 на «бетонке», на пересылке Весляна. И сразу становится ясным, что никто из этих горе-маклеров никогда не испытывал ничего подобного тому, через что довелось пройти нам, а если бы и захотел испытать, то в такую камеру его бы, конечно, не пустили никогда. Место таких чертей на параше. Делайте выводы сами.
Вся камера (где-то 6 x 4 м) была покрыта почти сплошняком деревянными нарами. Лишь где-то около метра от конца нар до дверной стенки был проход, где мог тусоваться только один человек: от параши до противоположной стенки, а точнее, до четверти выпираемой печи, которая доходила до потолка и обогревала зимой две камеры, а топилась из коридора. Это был распространенный вид построек-печей здесь, на Севере.
Спали мы, тесно прижавшись друг к другу, иначе бы всем места не хватило. На один час в сутки всех нас выводили на прогулку и оправку. В камере не было почти ничего лишнего, этакая спартанская обстановка, созданная гулаговским режимом. Ни матрацев, ни подушек — ничего, что могло бы хоть отдаленно напомнить о том, что люди, находящиеся здесь, обыкновенные подследственные, которые имеют право содержаться на общих основаниях. Постель нам заменяли наши личные вещи, которые валялись под нарами. Не было даже радио.
Зато у каждого имелось по нескольку колод стир. Карты были почти единственным нашим времяпрепровождением. Играли мы, естественно, без интереса, на маленькие бумажные кружочки, называемые наклейками. Они лепились на лицо в зависимости от проигранных партий. Длилась игра очень долго и требовала максимальной собранности, памяти и, конечно, ума.
Ни ложек, ни мисок, ни кружек, кроме как во время кормежки, в камеру не давали. Даже попить воды приходилось просить у ключника.
Казалось бы, как можно ужиться в таких условиях абсолютно разным по характеру и привычкам людям? Но все это не было для нас главным. Основным же критерием в нашей жизни оставалось то, что нас объединяла воровская идея. Проведя в этой камере лето и осень, я не могу припомнить, чтобы кто-нибудь из нас хотя бы просто поругался между собой, не говоря уже о чем-то более серьезном. Целый день из нашей камеры доносился смех. Никому и в голову не могло прийти переживать из-за предстоящего нового срока. Это шло вразрез с нашими понятиями.
Как-то в пору моей юности один из авторитетнейших урок того времени, Вася Бузулуцкий, спросил у меня: «Как думаешь, Заур, кого боятся воры?» Этот вопрос застал меня врасплох и привел в замешательство. Я думал целую неделю, да не один, а почти целой камерой. Дело в том, что сидели мы в грозненской тюрьме в одной хате, но ответ так и не смогли ни у кого узнать. А ответ был предельно прост и в комментариях не нуждался: дураков.
Но вернемся на пересылку. Режим содержания здесь был, если можно так выразиться, тюремным раем. За день наша кормушка открывалась самое малое 50 раз. Грели нас отовсюду, и не просто грели — арестанты делились от души чем могли. Грев шел как с общака, так и личный. Почти каждые десять дней приходил этап с Большой земли. Общак пересылки пополнялся, по сути, за их счет. Через забор с пересылкой была головная зона Весляны — 3/1, оттуда с общака мы получали основной грев. В сангороде нас тоже не забывали, я уже не говорю о ворах. Их забота о нас была постоянной, и не только в плане грева, но и с моральной точки зрения, что было для нас куда важнее…
Поистине иногда, когда мы перестаем верить в непосредственное явление и прямое откровение Бога, покровительство и помощь неба проявляются посредством дружбы, солидарности и преданности нам подобных.
Так в суете тюремного бытия проскочило лето, но оно принесло мне, наверное, самое желанное известие из всех, которые я получал когда-нибудь. Из письма жены я узнал, что 21 июня у меня родилась дочь Сабина. Это известие внесло кое-какие коррективы в мое отношение к жизни, заставило много над чем задуматься, но не более. Я не знал еще тогда, что ненависть к ментам будет всегда брать верх над привязанностью к ребенку, но подсознательно понимал это, поэтому счел своим долгом написать честно письмо своей жене, по возможности объяснив ей ситуацию, в которой я находился. В конце письма сделал маленькую приписку, разрешив ей поступать так, как она считает нужным в отношении обустройства своей дальнейшей судьбы.
Но, как бы я ни хотел выкинуть все из головы, образ моей дочери, такой, как я ее себе представлял, стоял передо мной до тех пор, пока через годы, проведенные в неволе, я не увидел ее воочию.
Гену Карандаша уже забрали на этап, а через несколько дней после этого на пересылку заехали два вора — Бичико и Толик Тарабуров (Тарабулька). Как говорится, свято место пусто не бывает. Бичико был уже в возрасте где-то около сорока. По Коми его знали как вора почти все, кому положено знать. Как и все грузины, он был очень общительным и добрым человеком.
Что касается Толика Бакинского или, как его еще называли, — Тарабульки, то о нем чуть позже будет особый рассказ, ибо с ним жизнь сводила меня по командировкам не раз. Пока скажу лишь одно: он был моим ровесником, невысокого роста, очень надменным, симпатичным молодым человеком. Таким, какими бывают почти все молодые блатняки, обремененные огромной властью в эти годы.
Естественно, наше знакомство и общение с ворами были постоянными, а раз в неделю я получал весточку из сангорода от Дипломата, после разлуки с Карандашом он тоже занемог, но потом взял себя в руки.
Глава 13
«Народный суд»
Расслабляться вору в таких условиях никак нельзя, да и не только вору. Где-то в конце октября нас с Артуром заказали на этап. Буквально за несколько дней до этого Дипломат прислал нам всего понемногу в дорогу, как будто знал, что заберут на днях. Нога у Артура давно зажила, но он так и продолжал хромать всю жизнь. Эта тварь в образе волка своими бивнями задела сухожилие…
Уезжали мы из зоны на пересылку в летнюю жару, возвращались же, когда в небе уже летали белые мухи. Нас вновь посадили в ту же камеру, откуда вывозили, и мы стали ждать суда, который был и не судом вовсе, а так — балаганным представлением. Судите сами, можно ли назвать судом действо, во время которого не предоставляется адвокат, не дается последнее слово подсудимому, не говоря уже о прениях сторон. Но для того времени и места, где мы находились, все это было естественным ходом событий. Впрочем, все же хоть чуть-чуть написать об этом цирке надо, исключительно в назидание нынешним служителям правосудия, к сожалению, особо не блещущим ни компетенцией, ни демократическими устремлениями, ни правозащитой.
